Баронесса проводила его в утреннюю столовую; она представила молодого виргинца графине, его тетушке, и велела ему обнять двоюродных братьев. Лорд Каслвуд был обходителен и мил. У честного Уилла болела голова, но происшествия прошлого вечера начисто изгладились из его памяти. Графиня и девицы были чарующе любезны, как умеют быть дамы их круга. И мог ли Гарри Уорингтон, простодушный и искренний юноша из далекой колонии, лишь накануне ступивший на английскую землю, мог ли он догадаться, что его улыбающиеся приветливые родственники воспылали к нему настоящей ненавистью, с ужасом наблюдая, как нежна с ним баронесса Бернштейн?
А она была без ума от него, говорила только с ним и не обращала внимания на каслвудскую молодежь, водила его по замку, поведала ему всю историю дома их предков, показала комнатку, выходившую во внутренний двор, комнатку, некогда служившую спальней его деду, и потайной шкаф над камином, сооруженный в эпоху преследования католиков. Она каталась с ним но окрестностям, показывала ему самые примечательные имения и замки, а взамен мало-помалу выслушала полную историю жизни молодого человека.
Эту краткую биографию снисходительный читатель соблаговолит узнать не из безыскусственного повествования Гарри Уорингтона, но в том виде, в каком она изложена в нижеследующих главах.
Глава III
Виргинские Эсмонды
Генри Эсмонд, эсквайр, офицер, дослужившийся до чина полковника в войнах, которые велись в царствование королевы Анны, в конце его оказался замешанным в неудачной попытке вернуть английский трон семье этой королевы. Нация, к счастью для нее, предпочла другую династию, и немногим противникам Ганноверского дома пришлось искать убежища за пределами Соединенного Королевства — в их числе по совету друзей уехал за границу и полковник Эсмонд. Однако мистер Эсмонд искренне сожалел о своем участии в заговоре, а августейший монарх, взошедший на престол Англии, был весьма незлопамятным государем, и друзьям полковника в самое короткое время удалось добиться его прощения.
Мистер Эсмонд, как уже говорилось, принадлежал к знатному английскому роду, владевшему в графстве Хэмпшир поместьем Каслвуд, как это видно из их титула; в свое время было широко известно, что король Иаков II и его сын предлагали титул маркиза полковнику Эсмонду и его отцу, а также что первый мог бы унаследовать родовое пэрство (ирландское), если бы не одно недоразумение, последствия которого он не пожелал исправить. Устав от политической борьбы и интриг, а также в связи с некоторыми грустными семейными обстоятельствами полковник предпочел оставить Европу и переселиться в Виргинию, где вступил во владение большим поместьем, которое Карл I пожаловал одному из его предков. Там родилась дочь мистера Эсмонда и его внуки, и там умерла его жена — вдова родственника полковника, злополучного виконта Каслвуда, которого в конце царствования Вильгельма III убил на дуэли лорд Мохэн.
Мистер Эсмонд назвал свой американский дом "Каслвудом" в память об английском замке своих предков. Впрочем, весь уклад жизни в Виргинии любовно воспроизводил английские обычаи. Это была чрезвычайно лояльная колония. Виргинцы похвалялись тем, что Карл II был королем Виргинии прежде, чем стал королем Англии. Там равно чтили и английского короля, и англиканскую церковь. Местные землевладельцы состояли в родстве с английской знатью. Они смотрели сверху вниз на голландских торговцев Нью-Йорка и на круглоголовых Пенсильвании и Новой Англии, думающих только о наживе. Казалось бы, трудно было отыскать людей, менее похожих на республиканцев, чем жители этой обширной колонии, которой вскоре предстояло возглавить достопамятное восстание против власти английской короны.
Виргинские землевладельцы вели в своих огромных поместьях жизнь почти патриархальную. Для нехитрого возделывания плантаций и полей в их распоряжении были бесчисленные рабы и ссыльные, которых отдавали в полную власть хозяину имения. Вся провизия была своей, собственные леса изобиловали дичью. Огромные реки кишели рыбой. Они же открывали легкий путь на старую родину. Собственные корабли помещиков забирали табак с их собственных пристаней на Потомаке или реке Джеймс и отвозили его в Лондон или Бристоль, откуда в обмен на единственный продукт, который виргинским помещикам было благоугодно производить на своих землях, везли всевозможные английские товары. Гостеприимство виргинцев было поистине беспредельным. Двери их домов были открыты для каждого путника. Сами же они принимали соседей и навещали их с истинно феодальной пышностью.
В описываемые нами времена вопроса о правомерности рабства еще не существовало. Совесть виргинского джентльмена нисколько не смущалась тем, что он — полный господин своих черных слуг; впрочем, как правило, эта деспотическая власть над негритянской расой отнюдь не была жестокой тиранией. Еды хватало на всех, а бедные чернокожие были ленивы и вовсе не чувствовали себя очень уж несчастными. Вы с тем же успехом могли бы убеждать госпожу Эсмонд, владелицу Каслвуда, в необходимости освобождения негров, как и советовать ей выпустить из конюшни на волю всех лошадей. — она твердо знала, что хлыст и полная торба равно полезны и для тех и для других.
Возможно, ее отец думал иначе, так как относился весьма скептически к очень и очень многому, однако его сомнения не выливались в решительный протест: он был недовольным, но не мятежником. В Англии полковник Эсмонд одно время вел весьма деятельную жизнь и, пожалуй, искал тех благ, которые могли бы принести ему успех, однако позже они утратили для него всякую привлекательность. Что-то случившееся с ним круто изменило его жизнь и придало ей меланхолический оттенок. Он не казался несчастным, был неизменно добр с теми, кто его окружал, с женой и дочерью держался очень нежно и почти во всем им уступал, однако дух его так никогда и не оправился после какого-то сердечного крушения. Он жил, но не радовался жизни, и его настроение никогда не было столь прекрасным, как в те последние часы, когда ему предстояло с ней расстаться.
После кончины его жены полковником и всеми его делами начала управлять его дочь, и он спокойно этому покорился. Ему довольно было его книг и тихого уединения. Когда в Касляуд приезжали гости, он принимал их с большим радушием, был любезен и немного насмешлив. И нисколько не жалел об их отъезде.
— Душа моя, я без всякого огорчения готов расстаться даже с этим миром, — сказал он как-то своей дочери. — А ты, хотя трудно найти более любящую дочь, со временем утешишься. В мои ли годы быть романтичным? Это скорее пристало тебе — ведь ты еще так молода.
Но, говоря это, полковник сам не верил своим словам, ибо та миниатюрная особа, к которой он обращался, отличалась трезвой деловитостью и меньше всего была склонна к романтичности.
После пятнадцати лет пребывания в Виргинии полковник, чье обширное поместье было теперь в цветущем состоянии, уступил желанию дочери и согласился вместо простого деревянного дома, вполне его удовлетворявшего, построить другой, куда более величественный и прочный, дабы его наследники получили жилище, достойное их благородного имени. Кое-кто из соседей госпожи Уорингтон построил себе великолепные дворцы, и, быть может, ее намерение сделать то же диктовалось желанием занять первое место в обществе. Полковник Эсмонд, хозяин Каслвуда, не придавал никакого значения ни своему дому, ни своему гербу. Но его дочь была весьма высокого мнения о знатности и древности их рода, и ее отец, обретший на безмятежном склоне лет душевное спокойствие и невозмутимость, потакал всем ее прихотям, хотя и посмеивался над ними, — более того, к ее услугам были и его немалые исторические познания, и его талант живописца, ибо он довольно успешно подвизался в этом искусстве. Сто лет назад знание геральдики было обязательно для людей благородного происхождения: во время своего визита в Европу мисс Эсмонд с большим тщанием изучала историю своей семьи, ее родословную и вернулась в Виргинию с огромным запасом фамильных документов, имевших хоть какое-нибудь касательство к ее предкам (верила она в них неколебимо) и с чрезвычайно поучительными трудами, трактовавшими о благородной науке геральдике, которые издавались тогда во Франции и в Англии. Из этих фолиантов она, к большому своему удовлетворению, вычитала, что Эсмонды происходили не только от благородных нормандских воинов, явившихся в Англию со своим победоносным герцогом, но и от древних британских королей — и два великолепных фамильных древа, искусно написанных полковником, свидетельствовали, что род Эсмондов вел свое происхождение с одной стороны от Карла Великого (в латах, императорской мантии и венце), а с другой — от королевы Боадицеи, которую полковник во что бы то ни стало пожелал изобразить в необременительном костюме древней британской королевы: внушительная золотая корона и крохотная горностаевая мантия, позволяющая любоваться весьма пышной фигурой, с большим вкусом покрытой ярко-синей татуировкой. Эти два знаменитых корня питали пышное генеалогическое древо, где-то в XIII веке объединяясь в персоне того счастливца Эсмонда, который мог похвалиться происхождением от общих этих предков.