Вдруг… еле слышный стук в плоть входной-то двéри.Мама из комнаты: открывать Вере! —Знает Серёжа, простясь с преснотой простуд.
Вот нарастающий топот любимых пяток.Парню до ужаса больно промеж лопаток —Лишь оттого, что крылья – растут, растут…
Харакири
Жизнь я люблю! Солёной любовью пьяна,Ноет свобода, в узких разросшись рёбрах:Ноет, как небо, что брюхом рухнуло наЧастокол оскаленных небоскрёбов.
Да, я на пи́ке. И, не желая в пикé,В пику покою – пикируюсь с пиковой дамою,С этой, косой. Сердце – камень: при ней – коса.Жизнь! Мы с тобою друг в друге, как в кипятке.О, покуда люблю тебя, небом данную,Даме не дам кромсать мои небеса!..
Даме в ладони твой пёстрый не выблюю суп:Сердце косе её – камушек… философский.Даром что я сосуд, из какого сосутГоды тебя, к орущей прильнув соске.
Громом гормонов во мне играет гармонь:Горное горе гармонии хлещет горлом.Жизнь я люблю!.. В ней, в горниле, сама – герой:Вышусь – коварно выкованным глаголом.
С каменным сердцем с виду я – Дева-сталь.
Только однажды пониже возьмёт косою —Дама в косынке чёрной, сама секиреСтрашно подобна. Глядь: мир мой червонной сольюИз живота разверстого захлестал —
Как если б небо сделало харакири —Кровь заката с примесью птичьих стай.
Чучело
Тот, с кем пройдена жадно, пройдена – порозньМинимум половина заплечных лет,Внезапно найден, словно бабушкин перстень.И – костенеешь в предмониторной позе,А в голове страннейшую из кинолентКрутит память полузабытой песней.
Вот ты пред… чёрт с ними! Бисером мечешь про космосДа про каких-то (мир праху которых!) Медичи;С виду – невозмутима, как скандинав.Только зачем-то в сердцах обрезаешь косу,Дюжину круглых, двенадцать двенадцатимесячныхЧуть разменяв.
Вот ты уже восьмиклассница. Хмурым йетиПолуизгойно торчишь из последней парты.Коль не к доске – то Цой до ста децибел.А от звонка до звонка – гремишь в туалетеШкольном стихами, как разве что психопаты;Плачешь в жилетку… которая – на тебе.
Эх, от звонка до звонка, сиплый супермен:Эх, не на этом фронте – без перемен.
Вроде бы хочешь – как все, да выходит – боком.Вот, погляди-ка: ты снова болтаешь с Богом,К счастью, по этой части всё – безлимит.Видишь, тебе пятнадцать. И губы сини.Ты за глаза – «королева анорексии»,«Та, кого и могила не вразумит».
Патлы на палке тела – бурое знамя.Ты уже куришь, но мама в лицо не знаетЭтих твоих закадычных-то «данхил-блу».Мама гордится: у Юли дневник – в пятёрках.Помнишь ли алость чернильных кровоподтёков?Помнишь: школьное диско, а ты, в углу
Сидя, терзаешь рукав на лохматые нитки?..Вот тебе скоро семнадцать: ты – автор книгиДетских таких, обжигающих дёсны, стишков.Ими плюёшь ты со сцены – так получилось.Первый сборник – о, воплощённая чинность!Каждая буква – незримо кровящийся шов.
Первый сборник… Следом второй et cetera.Ты, как лимон, вытекаешь из толстой цедры,Горькой цедры, защитной своей кожуры.Третья осень встречена на свободе;Детка, тебе девятнадцать и ты – в субботе.
Полночь оттенка рождественской мишуры.Эх, на свободе. Ты вызволена из рабства.
Боже!.. К чему это «здравствуй», пустое «здравствуй»Мне, что срок отмотала и – вон из игры?..
«Здравствуй, контур тебя. Вечнополый контур, который…»
Здравствуй, контур тебя. Вечнополый контур, которыйПрежде цвёл изнутри – глупоглазой, как дети, мне.Сброшен лиственно, пёстро наследным принцем конторыВорох милых лохмотьев. Не мой ты, и этим – нем.
Мы с тобой (кисло-властным в лести и раболепстве) —Двое тех, что внезапно навеки бессильны вдвоём.Я молчу: всё смешалось в детском моём королевстве;Ты молчишь – самой сутью, что прежде звенела в твоём,
Что звенела сиятельным гимном святых колоколен,Враз под корень срубленных на потеху людью́…Ты, гляжу, – на коне. Нам обоим пора по кóням,Чтобы – в разные стороны, чтобы – adieu, adieu;
Чтобы ты – туда, где однажды тебя коронуют,Где воссядешь на трон, деловито и скучно сопя.Эх, в седло бы!.. Улыбка натянута, словно леска.
Нет коня мне. Пехотою ухожу в королевство,Где под хохот Судьбы сжёг ты душу, тебе родную, —Ухожу в себя.