Арсен
Когда появляется Мара, я не знаю как себя вести. Диссонанс в моей голове не дает четкой установки в поведении. Я не скажу, что смотрю на нее другими глазами, просто теперь, наконец, все стало на свои места. Эта двойственность, преследующая меня каждый раз, когда я видел ее вживую и здесь, исчезла. Но с ней исчезла и проведенная между ними грань. С одной ее ипостасью мы сблизились, а с другой наоборот. Черт, я даже не знаю поцеловать мне ее сейчас или нет. Да похуй. Как только она улыбнулась и раскрыла губы, чтобы поприветствовать меня, я в два шага приблизился к ней, схватил за талию и, придерживая второй рукой ее шею, впился в ее губы. Моя девочка поддержала мой порыв, хоть и немного неуверенно. Ничего, она привыкнет ко мне. Теперь, целуя ее, я вспоминаю то утро в моей спальне. Это ощущение сладости губ и нежности ее кожи будоражили рассудок. Мне не хватало воздуха, хотелось выпить ее до последней капли, забрать все, что она так неловко дает. Немного уменьшив порыв, я еще несколько раз нежно целую ее губы, то чмокая, то покусывая их. Оторвавшись, прикладываю голову к ее лбу и привожу дыхание в порядок. Да какой порядок может быть, когда она рядом.
— И тебе привет, — прямо в губы говорит мне голубоглазка.
— Я скучал, — вырывается у меня, прежде чем я подумал о сказанном. Глаза Мары заблестели, а улыбка на губах стала смущенной.
— Я тоже, — опустив глаза, признается она, обхватывая руками мой торс. Твою ж мать, кто-то уже умирал от спермотоксикоза? Потому что еще немного, и я точно либо накинусь на эту безумно сексуальную девушку, так рьяно прижимающуюся ко мне, либо умру от постоянного воздержания.
— Ма-а-арджи, — болезненно тяну я.
— Да? — испуганно отстраняется, смотря мне в глаза. От вида ее глаз, смотрящих на меня снизу вверх, я невольно начинаю представлять ее с таким же взглядом, но на коленях и у меня между ног. Че-е-ерт, успокойся, надо ответить.
— Эм, просто, я, эм, — запинаюсь, не зная с чего начать, — в общем, пошли, сегодня я придумал для тебя еще одно свидание, — собираясь мыслями, решаю переместить вектор своей заинтересованности в другую область.
— Ты какой-то странный сегодня, — смеется девушка.
— Странный? Скорее неудовлетворенный, — резко вырывается у меня.
— Что? — она начинает еще больше смеяться, толкая меня в плечо.
— Ну, ты ведь опоздала, я этим не удовлетворен, — прочищая горло, несу хрень, в которую теперь уже никто не поверит.
— Да, я так и подумала. Именно в этом все дело, — протягивает Мара, хихикая за спиной, а мне хочется развернуться и прижать к себе, вгрызаясь в ее шею, губы, груди, сминая и всасывая, облизывая и покусывая… Стоп! Тяжело вздыхаю и, наконец, на выдохе спокойно говорю.
— Сегодня мы сыграем в «правда или действие». И поверь, ты не захочешь узнать что будет, если ты выберешь действие.
— В смысле? Мы так не договаривались… Я хочу знать, что меня может ждать, — запереживала моя маленькая искусительница.
— Нуу, — подумал я, — ладно, давай сделаем так: я напишу на листочках бумаги все варианты действий. Предупреждаю сразу — они будут жесткие. Можешь написать парочку и ты. Если хочешь, не показывай.
— Но твои я посмотрю обязательно, — перебила Мара, бессознательно сжимая крепче мою руку. Боится, маленькая. Но я хочу, чтобы она перестала бояться. И она должна пережить все страхи лицом к лицу. Начнем с малого, но закончим самым страшным.
— Хорошо, — соглашаюсь я и программирую Аву на наш перенос в подготовленное мною место.
— Боже, где мы?
Голубоглазка судорожно рассматривает ящики с различными жуками, рептилиями, червями и другой подобной жутью.
— Черта с два ты заставишь меня туда залезть! — с откровенным ужасом кричит взбешенная Мара.
— Успокойся, — подхожу и беру ее за плечи, поглаживая их. — Смотри, я хочу узнать тебя поближе. И есть много моментов, которые, уверен, ты не захочешь говорить. Поэтому на помощь я пригласил эту «жесть»: она покажет насколько некоторые жизненные моменты тебя до сих пор убивают. А испытания даже полезные, на несколько страхов у тебя станет меньше, — смеюсь, глядя на побледневшее лицо девушки.
— Нет, нет, я не буду, — заикаясь, мямлит Мара, находясь в диком ужасе, о котором свидетельствует ее мелкий тремор, сжатые и побелевшие костяшки пальцев и бледное, как сама смерть, лицо.
— Посмотри на меня, — трясу ее я, — посмотри и послушай, — продолжаю ее трясти, но она не успокаивается. Черт, неужели перегнул? Подтягиваю ее к себе, обнимаю и глажу ее волосы.