За окном проплывал теплоход, торжественный, с золотыми огнями, роняя в воду змеистые отражения, разноцветные летучие искры. Играла музыка, полыхали бенгальские огни, качались цветные фонарики. На палубе танцевали, пили вино, метали друг в друга летучие серпантины. Невеста в белом платье кружилась в вальсе с женихом, — были видны ее воздушная вуаль, красный цветок в петлице у жениха. Перестали танцевать, приблизились к поручням и смотрели на берег. Алексею казалось, что они посылают ему и Марине какой-то знак. Свадьба уплыла под изогнутые своды моста, по которому летела в сумерках непрерывная череда огней. Волны достигли ресторанчика. Все заколебалось, тихо снялось с мест, стало летать в воздухе. Это головокружение длилось минуту, покуда стеклянные гребешки волн пробежали вдоль гранитной набережной.
— Все говорят мне, что я — отпрыск рода Романовых. Что я — претендент на русский престол. Я-то знаю, что это не так. Что это недоразумение, плод нелепой шутки, за которую шутник заплатил ужасную цену. Но меня продолжают уверять и оказывают мне чуть ли не царские почести. Я вижу в этом чей-то коварный замысел, чью-то хитроумную интригу. Но что-то со мной происходит, какие-то странные перемены. Там, у монархистов, я вдруг остро ощутил бремя власти, не своей, разумеется, а власти царя, вождя, властителя такой громадной страны, как Россия, и словно бы стал примерять на себя эту непомерную тяжесть. В монастыре, когда замироточила икона, мне кажется, я ощутил дуновение святости. Опять же не моей, а таинственной чудесной силы, делающей непрозрачное прозрачным, неживое живым, смертное бессмертным. Сегодня, в Думе, когда все ссорились, поносили друг друга, когда проснулись и сразились все неистовые духи русской распри, я вдруг понял, как важно России преодолеть эти длящиеся веками расколы. Мне показалось, что я могу их преодолеть, еще немного, и найду рецепт долгожданного русского примирения. Что со мной происходит? Ко мне подошел странный человек, демонического вида, ласковый, приторно-сладкий, с жестокими глазами вампира. Представился режиссером Олеарием. Сказал, что существуют практики и искусства, способные преобразовать физическую природу человека, внести изменения в его генетический код. Он дал мне понять, что на меня воздействуют с помощью этих практик, и мой генетический код Горшковых преобразуют в генетический код Романовых. Какая-то дичь, безумие. Но там, в монастыре, когда я представил казнь царской семьи в ужасном подвале, представил, как пули из револьвера вонзаются в хрупкое тело цесаревича, я испытал в груди ужасную боль. Что со мной происходит?
— Вы и есть Романов. Вы и есть цесаревич. Вы и есть претендент на русский престол. Когда я вас увидала, меня поразило ваше сходство с Государем Императором, не внешнее, а внутреннее, духовное. Наивность, доверчивость, прямота. Исходящий от вас свет и одновременно глубокая печаль, необоримая и трагичная. Я почувствовала вас сердцем, как будто ангел пролетел и сказал: «Это он». Я из старинного дворянского рода Волховитиных. Мои предки сражались под Псковом со Стефаном Баторием. Вместе с Петром ездили в Голландию и строили на Балтике флот. Вместе с Суворовым брали Измаил. Погибали на Бородинском поле и под Плевной. При большевиках нас расстреливали под Воронежем, рубили шашками в Крыму, морили на лесоповалах. Я — последняя из Волховитиных. Всю жизнь живу среди враждебных, чужих, оглохших и ослепших людей. Несу под сердцем золотую свечечку своей фамильной веры, родовой чести и красоты. Когда я вас увидала, эта свечечка вдруг ярко вспыхнула. Вы тот, долгожданный, кого вымаливали соловецкие мученики, о ком мечтали изгнанные за правду эмигранты, кого выстрадала Россия. Верьте мне, вы получите царство, и при вас Россия снова станет могучей православной монархией, империей света.
Ее слова кружили ему голову. Не безумной, неисполнимой мечтой. Не честолюбивой страстью. А звуками чудесного голоса, музыкой близких, сияющих глаз, песнопениями прекрасного лица, ставшего вдруг драгоценным. Ее лоб с разлетом изумленных золотистых бровей, на которые хотелось дохнуть. Ее губы с тончайшим рисунком, которого хотелось коснуться губами. Ее высокая белая шея с розовой ниткой кораллов, под которой трепетала нежная жилка.
За окном, по темной воде, плыла баржа, плоская, низко сидящая, с прожектором на высокой мачте. Прожектор озарял палубу, на которой кружились в танце клоуны и шуты. Ряженые, размалеванные, в колпаках, смешных балахонах, полосатых чулках. Ходили взад-вперед на ходулях. Кувыркались. Жонглировали тарелками и кеглями. Среди них расхаживал косматый медведь. Скакал рогатый козел. Гримасничала дрессированная обезьяна. Плавучий цирк оглашал берега бравурной музыкой, хохотом. На турнике кружилась, сверкала, кидалась вниз и снова взлетала маленькая гимнастка, похожая на серебристую птицу. Цирк проплывал, оставляя на воде пестрое отражение, будто за баржой тянулось лоскутное одеяло. Алексей улыбался блаженно, радуясь этой детской потехе. Волны раскачивали поплавок, и ему казалось, что он на качелях.