По первоначалу оживление было не такой уж плохой штукой. Хоть сперва и больно, а все равно — до чего ж хорошо остаться в живых! Но в конце концов наступает такой момент, когда уже невмоготу умирать и воскресать, умирать и воскресать.
Лезут всякие мысли, вроде того, что сколько же смертей должен ты отдать своей стране и не лучше, не спокойней ли некоторое время побыть в мертвых.
Начальство это поняло. От многократного оживления страдал моральный дух армии. Поэтому пределом установили три оживления. После третьего раза ты мог выбирать — либо остаться в мертвых, либо воскреснуть и уйти на гражданку.
А меня обманули. Меня в четвертый раз оживили. Я патриот не хуже любого другого, но этого я потерпеть не могу.
В конце концов меня допустили к адъютанту Генерал-инспектора. Это был полковник, худощавый, седой, и я сразу понял, что он из породы тех, с которыми прав не покажешь. Его уже поставили в известность о моем деле, поэтому он сразу взял быка за рога.
— Рядовой, — заявляет он, — я сожалею о случившемся, но сейчас отданы новые приказы. Противник увеличил число оживлений своих солдат, а мы не должны уступать ему. Установлен порядок — шесть оживлений перед отставкой.
— Но ведь этот приказ отдали, когда я был мертвый.
— Приказ имеет обратную силу, — говорит он. — Вам предстоит пережить еще две смерти. До свидания, рядовой, желаю удачи.
Вот так. Мог бы и знать, что у начальства ничего не добьешься. Они же не испытали всего на своей шкуре. Чаще одного раза их редко убивают, так что им просто невдомек, что испытывает человек после четвертого раза. Словом, я отправился обратно в свою траншею.
* * *Я шагал не спеша мимо отравленной колючей проволоки и думал изо всех сил. Прошел какую-то дуру, прикрытую зеленым брезентом, на котором по трафарету была выведена надпись: «Секретное оружие». Наш сектор прямо напичкан этим секретным оружием.
Но сейчас мне на это было наплевать. Я думал о строфе из поэмы Эмерсона. Он пишет вроде так:
Даль забвенья со мною рядом, Тень все равно что солнечный свет, Мне являются исчезнувшие боги, А стыд и слава мне — все одно.Старина Эмерсон это очень здорово подметил, потому что после четвертой смерти все именно так и представляется. Все тебе безразлично, и все кажется более или менее одинаковым. Поймите меня правильно, я не циник. Я просто говорю, что после того как человек умрет четыре раза, его точка зрения на вещи обязательно изменяется.
В конце концов я добрался до старушки 2645Б-4 и поздоровался со всеми ребятами. Узнал, что на рассвете снова пойдем в атаку. Но все еще размышлял.
Я не дезертир, только, на мой взгляд, четыре смерти — этого достаточно. Я решил, что уж в этой-то атаке я приму меры, чтобы остаться мертвым. На этот раз никакой ошибки не будет.
Мы выступили, когда чуть забрезжило, мимо колючей проволоки, мимо минных заграждений на ничейную землю между нашей траншеей и той, что числилась под номером 2645Б-5. Атака выполнялась силами батальона, и всем нам раздали самонаводящиеся оружия.
Мы наступали. Вокруг меня стоял гром от разрывов, но меня даже не оцарапало. Я уж начал думать, что на этот раз мы одолеем.
И тут меня зацепило. Разрывной пулей в грудь. Безусловно, смертельно. Обычно, если что-нибудь в тебя такое угодит, ты валишься и лежишь. Но только не я. На этот раз я хотел на все сто быть уверенным, что останусь мертвым. Поэтому я поднялся и, шатаясь, пошел вперед, опираясь на винтовку, как на костыль. Под самым плотным перекрестным огнем, какой только можно себе представить, я прошел еще метров пятнадцать. И меня снова зацепило, да еще как!
Разрывная пуля просверлила мне лоб. В крохотную долю секунды, пока я еще жил, я почувствовал, как у меня вскипел мозг, и понял, что на этот раз — все. Брамины не смогут сладить с серьезным повреждением мозга, а у меня было — серьезней некуда.
И я умер.
…Сознание вернулось ко мне, и я увидел браминов в белых халатах и марлевых масках.
— Сколько я был мертвым? — спросил я.
— Два часа.
И тут я вспомнил.
— Но ведь меня… в голову!
Марлевые повязки сморщились, и я понял, что брамины заулыбались.
— Секретный способ, — говорит мне один из них. — Его разрабатывали почти три года. И наконец нам вместе с инженерами удалось усовершенствовать антидеструктор. Величайшее изобретение!