Кошка посмотрела ей отчаянно в глаза, и столько было в этом взгляде: боли, обреченности и затаенной надежды.
Завернув осторожно истерзанное тельце в бумагу, она нежно прижала к себе и двинулась быстрым шагом… Там где-то была по пути ветеринарная клиника.
— Мы уже закрываемся, — ворчал мужик, практический одетый на выход, бренча ключами в руке и хлопая себя по карманам пальто.
— Я… Я все деньги отдам. Спасите ее, — Аня протянула сверток. — Хотите, на колени встану? — она заметила, что мужчина готов был отмахнуться, но на последней фразе застыл, выпучив глаза. — Это маленькая жизнь. Спасите мою Машу.
Что-то было в ее глазах такое же израненное, как звереныш, притихший в свернутой газете.
Глава 4
Машка боролась, цеплялась когтями за кошачье существование, из немногих от девяти оставшихся жизней. Заштопанные раны заживали, но ветеринар вынес неутешительный приговор… Задние лапки не встанут, нижние позвонки перекушены. Спрашивал: «Усыпить, чтобы не мучилась?». Анка буркнула, что есть некоторые индивидуумы, заслуживающие кастрации, но усыплять никого не надо.
Аня, сварив с утра гречку с тушенкой, нажевала ей полную миску кашицы. Блендера нет… Много чего нет, зато теперь есть голубоглазая малышка, которая в ней нуждается. Постелит ей пеленку на полу, поставит рядом в миске молока и, с обещанием поскорее вернуться, идет на работу. Обратно летит домой вприпрыжку, чтобы увидеть свою любимицу и душой успокоиться, что с ней все в порядке.
Когда Машуля чуть окрепла, Аня стала выносить ее гулять в небольшом рюкзачке. Кошка высунет мордочку и смотрит внимательно по сторонам, щурится от ветра и первого снега. Завидев собак, ныряет в свое укрытие и урчит недовольно.
Вещевой рынок в их районе — та еще барахолка. Часть ее занимают бабульки, торгующие вязаными носками, вениками березовыми, да солеными огурцами. Дальше — торгаши с китайскими и турецкими тряпками. У Ани совсем нет зимней обуви, ноги в осенних ботинках мерзнут. Греет только со спины, где Маша сидит.
Ее зазывали торговцы со всех сторон, предлагая посмотреть товар, экипированные совсем по-зимнему и попивающие горячий чай из термоса. Аня только смущенно отводила глаза, выискивая по рядам отдел с обувью. Странно, но она ощущала себя сейчас частью этого мира. Шум, гам, вопросы: «А по чем у вас? Не скинете?». Оказывается, нужно так мало, чтобы отрешится от насущных проблем. Из динамика на весь рынок звучал заезженный хит про покинутый чат.
— Аня? Ты, что ли? — из отделения со спортивными костюмами выпрыгнула Верка Сонохина, с которой учились вместе в институте.
Та еще сплетница и тараторка, язык без костей. В побеге смысла больше нет. Обреченно вздохнув, Анна посмотрела улыбающейся во все лицо женщине.
— Привет, Вер.
— А я смотрю: ты это или не ты… Смотрю, и точно ты идешь, — цокнула Верка, двинув ей по-дружески кулаком в плечо и стала рассматривать Аню с ног до головы.
Ни одной детали не упустила в бедноватой одежке.
— Как Васнецов поживает? — затянула волынку, почуяв неладное.
— Мы в разводе, — Аню передернуло от слова «развод»… Развели ее действительно по полной. Скосила взгляд в сторону, чтобы не увидеть торжествующего блеска в глазах бывшей одногруппницы: «А я тебе говорила!»
Верно говорила Сонохина, что Степка тот еще жучара, зря Анька доверяет смазливому парню. Занял у нее, Верки, как-то двести рублей и полгода не отдавал. Тот, кто долги свои не спешит вернуть, по определению Веры — ненадежный тип, подлая скотинка двурогая.
— Да и пошел он, козлина! Правильно, что от него ушла, — махнула рукой рыжая.
— Не совсем ушла, — Аня носком ботинка стала ковырять натоптанную кочку примерзшей грязи.
— Неужели бросил тебя? Вот тварина! Ты только посмотри на него! За счет тебя выучился, в люди выбился, — спохватившись, что на ее громкие выкрики стали обращать внимание другие люди, она пригнулась ближе и зашипела. — Бумеранг, Анечка, никто не отменял.
Аня только тяжело вздохнула. Не хотела она трясти прошлое, просто забыть и не вспоминать… Насколько это возможно.
— Смотри, у меня на тебя костюмчик есть, — спохватилась Верка, и давай свою коммерческую жилку на Васнецовой испытывать.