— Вот и отлично, — с энтузиазмом отозвалась Кэти, поднимаясь на ноги. — Я с удовольствием перемолвлюсь словом с вашей супругой, если она, конечно, в пределах досягаемости.
Бимиш-Невилл поднял трубку и набрал номер.
— Она у себя в офисе. Обещала за вами зайти.
— Благодарю. И еще одно, доктор. Почему в храме, как вы думаете? Странное все-таки место выбрал Петроу, особенно если учесть, что стояла глухая ночь…
— Да. — Бимиш-Невилл заколебался и снова опустил глаза в свой ежедневник. — Да, это… странно. И я не нахожу этому объяснения. Признаться, я считаю этот храм весьма зловещим местом. Мы практически им не пользуемся.
— Он что, был построен поклонником идей нацизма?
— Что такое? А-а-а! Вы имеете в виду решетки с орнаментом в виде свастики… Нет, здание было построено еще до того, как нацисты избрали себе эту символику. У свастики древняя история, а само это слово пришло к нам из санскрита. Когда храм построили, этот изломанный крест символизировал нечто совсем другое — а именно: целостность вселенной.
В это время в комнату вошла Лаура Бимиш-Невилл. Она окинула быстрым неулыбчивым взглядом Кэти и Гордона и коротким энергичным движением пожала им руки.
— Я отведу вас к себе в офис, чтобы Стефан смог наконец заняться своими делами, — сказала она. Кэти заметила обозначившуюся на мгновение у нее между бровей глубокую морщину и проследила за ее взглядом. Женщина смотрела на мужа, который, снова опустившись в кресло, сосредоточенно созерцал ежедневник.
— Ты уже ходил на ленч, дорогой?
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы ответить.
— Нет… нет еще. Так и не собрался. Из-за всех этих утренних потрясений.
— Я скажу, чтобы тебе принесли поесть с кухни. — Она повернулась к Кэти: — Пойдемте.
С этими словами она вышла из комнаты, уведя с собой Кэти и Гордона.
Ее офис находился в полуподвале. Спустившись по лестнице, молодые люди зашагали вслед за ней по выложенному каменными плитами сводчатому коридору мимо процедурных кабинетов, комнат для коллективной терапии и офисов, размещавшихся между поддерживавшими своды мощными каменными опорами. Подойдя к двери с вмонтированной в нее смотровой стеклянной панелью, она отперла ее и впустила их в свой кабинет, где находились металлический стол и стулья с металлическими сиденьями и ножками. На столе стояли телефон и видеосистема. У стены помещалась смотровая кушетка, а в противоположной от нее стороне выстроились в ряд металлические конторские шкафы с файлами. Над стулом хозяйки кабинета виднелось полукруглое оконце, прорезанное в толстой стене и напоминавшее амбразуру. Висевший под каменными сводами потолка плафон с флуоресцентными трубками заливал помещение неуютным холодным светом.
Поначалу Кэти показалось, что общаться с Лаурой, говорившей коротко и по делу, будет легче, нежели с Бимиш-Невиллом.
— Мой муж слишком много работает. — У Лауры были правильные черты лица, длинная шея, гордая осанка и светлые волосы, стянутые в аккуратный хвост на затылке. Она была моложе мужа минимум лет на десять. Ее светлые, с удлиненным разрезом глаза, лишенные нормального человеческого тепла, от утомления казались тусклыми. — И все эти потрясения ему ни к чему.
— Что, трагедия произошла в особенно трудное доя клиники время? — спросила Кэти, стараясь говорить с сочувствием в голосе, хотя ее поражало очевидное равнодушие, которое Лаура демонстрировала по отношению к смерти Петроу.
— У нас всегда трудные времена.
— Я просто интересуюсь, не находился ли Петроу перед смертью в состоянии длительного переутомления.
Лаура сощурила глаза.
— Обычно в конце лета нас всех посещает чувство, что мы малость вымотались. К примеру, в этом году никому из нас так и не удалось вырваться в отпуск.
— Скажите, каковы ваши обязанности в клинике, миссис Бимиш-Невилл?
— Я отвечаю за выполнение лечебных процедур. Стефан назначает курс терапии для каждого пациента, я же составляю индивидуальное расписание лечебных мероприятий, увязываю его с общим расписанием и слежу за тем, чтобы оно соблюдалось. Кроме того, я осуществляю общий контроль за ходом процедур и тому подобными вещами. Как-никак я проработала пятнадцать лет медицинской сестрой.
— Из этого следует, что вы хорошо знали Алекса Петроу?
— Разумеется.
— Как вы в целом его оцениваете?
— Не очень высоко. Он умел производить впечатление, но ему всегда не хватало основательности. Имел тенденцию терять интерес к делу, когда речь заходила о трудных случаях. Предпочитал спихивать их другим. При этом он пользовался у некоторых пациентов большой популярностью.