Как много в поцелуях было меда,
Как восхищалась ими вся природа!
...Проснулся шах, что был сражен вином,
Но с луноликой не был он вдвоем.
Он руку протянул, — обрел старик
Не тополь свежий, а сухой тростник!
Сравнить ли со стрелою лук кривой,
Красавицу — со старою вдовой?
Где шип, где шелк, — рука понять сумела,
Где старое, где молодое тело!
Свиреп, как тигр, вскочил властитель с ложа.
Душа вскипела, с грозной тучей схожа.
Спросил, старуху за руку схватив:
«Откуда взялся ты, отвратный див?
На ведьме я женат, — хотел бы знать я?
Кем брошен сатана в мои объятья?»
Он домочадцев долго звал, крича:
«Мне надобны светильник иль свеча!»
Он долго спрашивал старуху: «Кто ты?
Что ты за вещь, ответствуй, чьей работы?»
Но мамка не ответила владыке,
И слуг не разбудили эти крики.
Любимая спала, не спал Рамин,
И вопли шаха слышал он один.
То губы целовал ее, то слезы
На две ланиты он ронял, на розы.
Боялся он, что утро вспыхнет вскоре:
Настанет день, — к нему вернется горе.
Тогда запел он песню о разлуке,
Излил печали жалобные звуки:
«О ночь! Ты ночь для всех, а для меня
Была светлей безоблачного дня!
Когда же день придет, для всех сияя,
Наступит для меня пора ночная.
О сердце, знай: заря взойдет, светла, —
Тебя разлуки поразит стрела!
Зачем же вслед за радостью свиданья
Разлука к нам спешит без опозданья!
О мир, ты зло творишь, ожесточась:
Даешь блаженство, чтоб отнять тотчас!
Чуть-чуть нальешь вина, сладка отрада, —
Подносишь тут же кубок, полный яда!
О первый день любви моей злосчастной,
Когда испил я муки сладострастной!
С тех пор несусь я в море, как ладья,
И жаждет гибели душа моя.
Плыву в объятьях волн, а мощь объятий
Сильней, чем страсть к деньгам, любовь к дитяти!
Как боль тяжка! Она стократ больней,
Когда молчать я вынужден о ней.
Во время встречи я боюсь разлуки,
Но как разлуки тягостны мне муки!
Не знаю, кто страдал, как я, в плену,
Не знаю, как покой себе верну.
Услышь, господь, печаль моей любви,
Спаси страдальца, милость мне яви!»
Так плакал, так стонал Рамин влюбленный,
И горе умножали эти стоны.
Его подруге хорошо спалось,
И разметался шелк ее волос.
Но вдруг Рамин услышал крики шаха,
И сердце сжалось у него от страха.
Опасность стала для него ясна.
Красавицу он разбудил от сна:
«Любимая, проснись! Беда случилась!
Все то, чего боялись мы, свершилось!
Ты погрузилась в беззаботный сон,
А я не спал, печалью напоен.
Я плакал, что разлука так близка,
Что следует за радостью тоска.
Пока от горя сердце трепетало,
Другая, худшая беда настала.
Я услыхал Мубада вопли, крики —
И вспыхнул, гнев объял меня великий.
Твердит мне сердце: «В глине ты увяз,
Вставай же, ноги вытащи сейчас.
Ступай и шаханшаха обезглавь,
Державу от злонравного избавь!»
Клянусь, пора мне за оружье браться:
Кровь комара ценнее крови братца!»
Сказала Вис: «Остынь ты поскорей,
Водой рассудка свой огонь залей.
Судьба вознаградит тебя сторицей,
Ты счастье обретешь, не став убийцей».
Спустилась вниз, сказав свои слова, —
Так лань спешит, удрав из пасти льва.
Смотри, как удалась ей та уловка,
Как женщины обманывают ловко!
Она присела в спальне с мамкой рядом,
Склонясь над обезумевшим Мубадом.
Сказала: «Так мою сдавил ты руку,
Что я испытываю боль и муку.
Возьми меня, на время, за другую,
Твою исполню волю я любую».
Услышал шах прелестный голосок, —
Сам не заметил, как попал в силок!
Он руку мамки выпустил из рук, —
Освободилась каверзница вдруг!
Сказал он Вис: «Моя душа и тело,
Зачем ты мне ответить не хотела?
Я звал тебя, но ты не отзывалась,
Из-за тебя душа моя терзалась».
Но мамка тут покинула дворец,
И Вис приободрилась наконец.
Воскликнула притворщица в ответ:
«Увы, живу в тюрьме я столько лет!
Иду я прямо, правды не тая,
Но лгут, что извиваюсь, как змея!
О, что для нас ревнивца-мужа хуже?
Источник наших бед — в ревнивце-муже!