Свой кубок осушила в добрый час,
Его расцеловала сорок раз.
Они — вдвоем, они друг друга любят,
За поцелуем и вино пригубят.
Приятно пить вино и целовать
Своей любимой мускусную прядь!
Ее в уста целуя, пьешь вино,
В вине — ее уста познать дано!
Он был в ее объятьях до рассвета
Средь амбры и гранатового цвета.
Так девять месяцев прошло, даруя
Рубин вина с агатом поцелуя.
В рубине был источник опьяненья,
Но прекращал агат его томленья.
Рубин искрился в чаше золотой,
Агат сверкал в улыбке молодой.
Из роз душистых ложе состояло,
Прекрасная луна на нем сияла.
Едва они проснутся утром рано, —
Уже хмельная чаша им желанна.
Поднимет чашу в честь любви она,
А он затянет песню в честь вина:
«Вино смывает ржавчину с души,
И от вина ланиты хороши.
Любовь — болезнь, зато вино целебно,
Несчастье — пыль, вино, как дождь, потребно!
Вино — огонь: все муки в нем сгорят,
А радость увеличится стократ.
Я счастлив: я подругой исцелен,
Я, как в подругу, в жизнь мою влюблен!
То возлежу я среди роз и лилий,
То мнится: с амброй мускус томный слили.
Для уст моих ее уста как дичь,
Чей сладкий вкус пытаюсь я постичь.
Мой конь гнедой от счастья стал крылат,
Он пронесется по стезе услад.
Я — сокол: в поднебесье я парю,
Затем, что я охочусь на зарю!
Отверг я куропатки душу птичью, —
Луна моей отныне стала дичью!
Мое блаженство — лев золотогривый:
В его когтях дрожит онагр красивый!
Венец рассудка с головы я скину:
Базар веселья надобен Рамину!
К чему мне кубок без хмельного зелья?
К чему мне жизнь без ласки и веселья?
Любимой кудри, и уста, и лик
Дадут мне амбру, сахар и цветник.
При ней, блестящей, не нужна луна,
При ней, душистой, амбра не нужна!
Здесь для меня — весна, блаженство рая:
Я веселюсь, на гурию взирая.
Луна — мой кравчий, гурия — любовь,
Могу ли не хмелеть я вновь и вновь?»
Затем сказал он Вис жасминотелой,
И речь сладка была, как сахар белый:
«Подай вина, оно меня пьянит, —
В нем заключен огонь твоих ланит.
Ты мне приятней этого вина,
Твой лик отрадней, чем сама весна.
К чему страдать, — ужель судьба злосчастна?
Зачем не радоваться ежечасно?
Давай же время проводить в веселье,
Не думая о завтрашнем похмелье.
Сегодняшнего счастья не вернем, —
Так будем наслаждаться этим днем!
Со мною не захочешь ты расстаться,
Я без любви не захочу остаться, —
Ты видишь нашей страсти неизбежность?
Так изберем веселье, верность, нежность!
Ты видишь, — бог избрал для нас дорогу,
Так поневоле покоримся богу.
Ты в крепости была в силках страданий,
Меня, больного, бросили в Гургане,
Но бог услышал наши голоса,
Меня привел к тебе — на небеса.
О, кто бы, кроме бога, нам помог?
Кто милостив и всемогущ, как бог?»
Так девять месяцев сверкало счастье,
Сменялось наслажденьем сладострастье.
То кубков золотых, то песен звон,
То пламя ласки, то блаженный сон.
Всего в достатке было в их жилище,
Хватило б на сто лет питья и пищи.
Их упоенью не было конца,
Избавились от горечи сердца.
Вис наслаждалась близостью с Рамином,
Он с ней пылал пыланием единым.
В объятиях слились в одно два тела,
Лишь есть и спать, — иного нет им дела.
В руке то грудь любимой, то вино,
То сердце хмелем радости полно.
То в поле страсти гонят мяч с весельем,
То поле жизни орошают хмелем.
Закрыты горной крепости врата,
И радостная тайна заперта.
Не знала ни одна душа людская,
Что за вратами тайна есть такая.
Никто не знал, что двое заперлись,
Но в тайну их проникла Зарингис.
Из Мерва родом, рождена хаканом,
Она затмила всех прелестным станом.
Она красой блистала полнолунья
И славилась как первая колдунья.
Сталь превращала в розы иль чинары,
Такие были ей подвластны чары.
Когда Рамин приехал в Мерв, когда
В чертог царя гнала его беда,
Когда он всех расспрашивал о Вис,
А слезы из печальных глаз лились,