На мать Кириллу, пожалуй, удалось произвести впечатление, чего он совершенно не мог сказать о ее снобистском отце с ограниченными мозгами и манией рабовладельца-собственника. Вот кого стоит опасаться. "Надо подумать, как найти лазейку к его сердцу и разуму."
"Отца можно понять. Любому мужчине трудно смериться с мыслью, что он должен отдать свою дочь в волосатые лапы какого-то постороннего мужлана, пусть даже такого благородного и интеллигентного, как я. Здесь я себе, конечно, льщу, но хотелось бы, чтобы это было так. Срабатывает инстинкт самца: все его самочки должны принадлежать только ему. Мать, пожалуй, приняла меня более доброжелательно."
Утром он, превозмогая волнение, набрал Ксюшин номер.
– Ксюша, привет. Как ты, девочка?
– Кирилл, угадай, что мы ели на завтрак? – ее голос звенел радостно, как серебряный колокольчик, и это было первым признаком благополучного исхода затеянной им авантюры знакомства с ее родителями.
– Интересно, что?
– Карасей! Представляешь, тех самых, что мы вчера поймали. И родители меня совсем не ругали. Только папа сидел немного грустный. Но это у него бывает, если он с вечера немного выпьет.
– Я рад за тебя…, за нас, малышка.
Глава 16
В субботу погода выдалась безнадежно дождливая. На прошлой неделе Кирилл предложил Ксюшиным родителям провести выходной вместе на природе, однако серый унылый дождь, обложивший небо всерьез и надолго, не оставлял ни малейшей надежды на веселое потрескивание дров под сочными кусками нанизанного на шампуры мяса и давал рыбе еще один шанс поплавать в речке и порадоваться жизни до следующего погожего рыбацкого дня.
Телефонный звонок разбудил Аркадия Львовича в субботний день в половине седьмого утра и в срочном порядке вызвал на работу. Случилось ЧП. Он работал начальником цеха и все цеховые неприятности ложились на его плечи, не взирая на день недели или время суток.
Накануне ночью, два рабочих, от души "накушавшись" и под гнетом полученных градусов, обменяв мыслящую часть разума на порцию разудалой смелости, решили устроить гонки на консольном кране по территории цеха с подвешенным на спор избыточным грузом. Стрела, не выдержав столь бесцеремонного обращения, не заставила себя долго ждать и обломилась, от чего кран, лишенный действия противовесных сил, преспокойно улегся отдохнуть на противоположный бок.
В выходной, да еще в ночную смену, в цехе было мало народу, только несколько рабочих, затыкавших собою дыры в прорехах производственного процесса и по чистой случайности, обошлось без людских жертв. Даже два пьяных "Шумахера", выведших из рабочего состояния кран, отделались легким испугом, если сравнить его со степенью их опьянения.
Но это происшествие потребовало присутствия всего руководства на неопределенный срок для выяснения обстоятельств, ликвидации "неполадок" и подготовки цеха к дальнейшей эксплуатации. Прибыл директор завода, дал ценные указания, поводил руками, в смысле, поруководил и уехал, оставив цеховое начальство устранять "недоразумение".
Кирилл, как и обещал – а свое слово он привык держать, мало того, хотел, чтобы Ксюшины родители тоже знали об этой привычке, – явился в субботу утром к Ксюше и застал дома только женскую половину, чему искренне обрадовался, поскольку с женщинами всегда гораздо легче находил общий язык. Он умел произвести на них должное впечатление и знал это. Одна, маленькая и наивная, уже и так была от него без ума, вторая, большая и опытная, тоже начинала пропитываться к нему доверием и симпатией.
Вылазка, рыбалка, шашлык отошли на задний план.
Надежда Григорьевна предложила по случаю такого мерзкого дождя никуда не ходить, а провести этот день у них дома. Надеялась, что Кирилл откажется и откланяется, но он с радостью согласился и сказал, что раз пикник отменяется, то мог бы позаниматься с Ксюшей математикой и физикой. Такая перспектива открывала для матери прекрасную возможность понаблюдать за ними и сделать выводы.
Надежда Григорьевна знала с какой неохотой садилась обычно Ксюша решать задачи, как трудно давались ей эти предметы и нынче с удивлением наблюдала, как безропотно и даже с восторгом и упоением дочка согласилась заниматься в выходной (хотя раньше убегала гулять – что ж, теперь понятно к кому ее так тянуло). Вот это сила любви, она творит чудеса!
Надежда Григорьевна напекла блинов с мясом и сыром, пока Кирилл и Ксюша, сидя в детской, занимались уроками. Время от времени, проходя по коридору, она замедляла шаг возле Ксюшиной комнаты и в проеме открытой двери, которую Кирилл специально не стал закрывать, слышала, как спокойно и уверенно объяснял молодой человек ее дочери решение задачи, теорему или правило ("Ну да, он же преподаватель, у него опыт"). Видела, как внимательно Ксюша слушает, как старается понять, как силиться решить пример или уравнение.
Мать предложила сделать перерыв и попить чай, пока блинчики еще не остыли.
Ксюша, усевшись на свое привычное место за столом возле стены, сморщила нос и произнесла капризным голосом:
– Я не хочу блины, они жирные и от них поправляются.
Кирилл тоже садился на указанный ему Надеждой Григорьевной стул.
– Ксюша!!! – его голос прозвучал тоном, не допускающим никаких возражений, а взгляд был таким многозначительным, что девочка тут же, виновато улыбнувшись, пожав плечами, как ни в чем не бывало, стала накладывать блины на свою тарелку.
"Да-а, с ним такие капризы не пройдут" – отметила про себя Надежда Григорьевна.
– Мы с тобой, малыш, на ужин приготовим салат. Я знаю один интересный рецепт. От него не поправляются. Но это потом, а сейчас блины и математика. Договорились?
– Договорились.
Мать, затаив дыхание и широко раскрыв от изумления глаза, созерцала такие отношения – у нее не было слов.
Ели блины, пили чай, разговаривали о разных вещах. Надежда Григорьевна, хотела узнать о Кирилле как можно больше и составить свое мнение.
Густой бархатный голос звучал спокойно, надежно и уверенно. Кирилл Андреевич держался с Ксюшей, как мудрый педагог с ребенком, не позволяя никаких вольностей или похотливых взглядов. Материнский взгляд исподволь наблюдал и брал на заметку, какими теплыми были эти отношения, как открыто вел себя Кирилл Андреевич, с достоинством и на правах умного, опытного и сильного. Ксюша же смотрела на него восхищенно, восторженно и ловила каждое слово. Мать видела, что ее дочь повинуется ему с полуслова, сказанного сдержанным, ровным голосом, в то время как истерические, неуравновешенные крики и требования отца только доводят девочку до слез, но редко до желаемого результата.
Он, безусловно, положительный мужчина во всех отношениях и мать, наверное, ничего не имела бы против их знакомства, если бы дочке было лет 20-25, но ведь Ксюше едва исполнилось четырнадцать. Это обстоятельство беспокоило ее больше всего.
Ксюша уже умчалась в свою комнату, пока Кирилл с Надеждой Григорьевной допивали на кухне чай. Матери хотелось остаться с ним наедине и задать еще несколько вопросов.
– Я не перестаю удивляться, Кирилл Андреевич, как Ксюша безоговорочно, беспрекословно Вам подчиняется и без всяких возражений и пререканий выполняет то, что у нас с отцом не получается уговорить ее сделать.
– Я это знаю. Меня все дети слушаются и не только дети, с этим проблем нет. Так что делайте выводы, Надежда Григорьевна. Нетрудно сообразить, что при таком влиянии на Ксюшу, я мог бы использовать ее по своему усмотрению когда и как мне заблагорассудится. Вот именно по этой причине вы можете не волноваться за нее, она в надежных руках, поверьте. Ибо я отношусь к ее чистоте самым серьезным образом, еще более ответственнее чем вы, уверяю вас. Так как вам не приходится заботиться о таких вещах каждый раз при встрече, а мне нужно все время держать себя в руках и помнить об этом. Если Ваши запреты сводятся только к страху по поводу того, чтобы я не совратил вашу девочку – и мою тоже, так как я считаю ее своей, как бы Вас это не коробило – то можете быть совершенно спокойны. Ведь я не думаю, что Вы стали бы возражать против наших походов в театр, музей или на каток, занятий математикой или прогулок в парке? Значит, Ваши опасения по поводу наших свиданий сводятся только к одному – сексу, так? Я сейчас оправдываюсь перед Вами, как школьник, хотя ни в чем не виноват. Но мне очень хочется заслужить Ваше доверие. Я люблю Ксюшу. Вот все, что я могу сказать.