– Ах ты моя оптимисточка, мой храбрый человечек. А ты знаешь, Ксюша, что у нас холодильник-то пустой. Вот и первое испытательное задание нам с тобой. Так что, пошли в магазин, крошка, и будем ужин готовить.
Кирилл боялся момента Ксюшиного возвращения домой, переживая, не вызовет ли этот процесс новые вспышки хандры и рыданий, но все протекало намного лучше, чем он ожидал. Девочка не плакала, не билась в истерике, а находилась даже в приподнятом настроении. Вернувшись из магазина с полными пакетами всякой снеди, охотно и с энтузиазмом принимала участие в приготовлении ужина, с воодушевлением и на правах хозяйки показывая где, что и в каких шкафчиках находится, помогая чистить, резать, мыть, варить, жарить.
– Ксюшечка, а хочешь, устроим ужин при свечах? Это наш первый с тобой самостоятельный ужин. Хотелось бы, чтобы он благоухал романтикой и запомнился навсегда.
– Кирилл, а раз это ужин при свечах, давай вино откроем. У нас дома имеется, я знаю, где оно стоит.
– Я тебе дам вино. Ишь какая. Вам, голубушка, 21 год уже исполнился? – Конечно, с любой другой женщиной Кирилл бы, пожалуй, не отказался выпить вина, коньяка и даже водки, но он не стал дразнить девочку, подавать плохой пример, нарушать принципы своего воспитательного процесса.
– Ну я же чуть-чуть, я же не буду напиваться, как алкоголик.
– Нет, вино в другой раз, – жестко отрезал он, – когда мы немножко подрастем, а сейчас Кока-кола.
Стол накрыли в зале, зажгли свечи, потушили свет, оставив гореть лишь старомодный светильник, абажур которого при нагревании вращался и отбрасывал на стены, потолок и окружающие предметы разноцветные тени в виде звездочек. Они медленно плыли, то увеличиваясь, то уменьшаясь, то искривлялись в зависимости от расстояния и формы поверхности.
– Кирилл, ни за что не поверю, что ты сам спиртное попробовал только в 21 год.
– Нет, конечно раньше.
– А когда?
– Кажется, это было на Новый год, мне тогда было лет пятнадцать. Мы всем классом собрались праздновать его у одной девочки. Ее родители уехали на все праздники, оставив квартиру в наше полное распоряжение. Там мы с пацанами и напились.
– Вот видишь.
– Ну и что хорошего? Весь праздник себе испортили. Позасыпали, как сурки, а те, кто были поумнее и не пили, наших девчонок увели и танцевали с ними весь вечер, вернее, всю ночь и целовались до утра, а мы дрыхли. Ну и потом, я же все-таки парень, а ты девочка. И тогда со мной рядом не было мудрого и опытного друга, который бы подзатыльников надавал и пить отговорил, а с тобой рядом я и несу за тебя ответственность.
– Ой как интересно. Расскажи еще что-нибудь о своей школьной жизни. Когда ты первый раз поцеловался? С кем?
– А вот это не расскажу.
– Почему?
– Не помню.
– Неправда. Такое не забывается. Я никогда не забуду свой первый поцелуй.
– Да-а?! И кто же этот счастливчик?
– Кирилл! – протянула она игриво. – Вот ты опять шутишь. Да ну тебя!
Они сидели друг напротив друга, ели и улыбались и были удивительно счастливы в этот момент. Кирилл нашел среди небогатого арсенала музыкальных дисков медленную мелодию и пригласил Ксюшу на танец. А ей вдруг показалось, что это их первый танец, что не существовало лагеря и всех предыдущих дней, и что сегодня, сейчас, жизнь только начинается, этот танец – это первые мгновения в их новой судьбе.
Кирилл держал ее также, как тогда, притягивая к себе нежно и трепетно, и она точно также таяла в его объятиях, растворялась в них и прятала лицо у него на груди. А потом он нагнулся и поцеловал ее тоже, как в первый раз. И чувство умиротворения, вселенской радости, тепла и уюта окутало ее с головы до ног, вытеснив оттуда все горести и печали.
– Я так счастлива, Кирилл, ты даже себе не представляешь, как.
– Я тоже.
Глава 2
Когда взгляд Кирилла упал на циферблат часов, стрелки показывали половину двенадцатого. Он спохватился:
– Лапуня, детское время давно истекло, тебе спать пора. Уже поздно.
– Но ведь завтра воскресенье, можно подольше поваляться в постели. – Ей так не хотелось отправляться спать в такой романтический вечер. – Мы ведь в лагере все ночи напролет гуляли, помнишь.
– Так то было в лагере, ты была родительская дочка, а теперь ты моя девочка и я волнуюсь за тебя. Чувствуешь разницу. Тогда у нас дни (и ночи тоже), были сочтены – до конца заезда, а сейчас впереди бесконечная перспектива и дней и ночей вместе. Так что, давай, голубушка, отправляйся в ванную и баиньки.
Убрав со стола остатки их феерического ужина, Кирилл зашел к Ксюше пожелать ей спокойной ночи.
– Кирилл, погладь меня, – тихо попросила она. – Меня мама в детстве часто гладила перед сном. По ноге, ну так, знаешь, нежно, едва касаясь, чтобы стало щекотно.
И Ксюша повернулась на бок, лицом к стене, спиной к Кириллу, согнув ноги в коленях – нижнюю чуть больше, верхняя же почти лежала ровная, специально уложенная так, чтобы было удобнее скользить по ней пальцами.
Ночная сорочка едва доходила до колена. Ксюша (впрочем, как и Света) спала в ночной рубашке и без трусиков – чтобы резинка не давила. И сейчас под тонкой тканью легко угадывались все изгибы ее тела. Кирилл поежился. Слегка повернув к нему голову, она нежно улыбнулась, спрашивая одними глазами: "Ну что, погладишь?" и даже придвинулась ближе к стенке, освобождая место на кровати, чтобы он мог сесть рядом.
Он пожал плечами и принял приглашение. Сел в ногах, прикоснулся подушечками пальцев к ее щиколотке. Нежно, едва касаясь, провел вверх до колена, вернулся вниз. Потом еще вверх и опять вниз. Вверх, вниз…
– Я сейчас закукарекаю от счастья, – сказала она, закинув голову и блаженно устремляя взгляд к потолку.
Ксюша поеживалась от этих легких, почти невесомых прикосновений, млела, прикрывая глаза. Ее тоненькая ручка, та, что лежала сверху, покрылась многочисленными мелкими пупырышками гусиной кожи. Кирилл провел по ним ладонью. Волоски на этих миниатюрных холмиках забавно стояли дыбом.
– Бездомовцы выскочили, – пояснила Ксюша.
– Почему бездомовцы? – удивился Кирилл.
– Я их так в детстве называла. Мама говорила: "сироты повыскакивали". А я думала, если сироты, значит, у них нет дома, значит они "бездомовцы".
Кирилл улыбнулся грустной, едва заметной, улыбкой. "Она теперь тоже сирота. Только я не допущу, мое солнышко, чтобы у тебя не было дома."
Но Ксюша, рассказав эту забавную историю своего раннего детства, похоже и не вспомнила о собственном аналогичном положении. "Рядом со мной она не считает себя сиротой, – сделал заключение Кирилл. – Вот сейчас я глажу ее, как мать. Если станет шкодить или проказничать, буду строго разговаривать с ней, ругать и воспитывать, как отец или баловать, как старший брат…" – размечтался он.
Кончики его пальцев прогуливались по ее ноге от щиколотки до колена. Дальше путь этим нежным прикосновениям преграждал край ночной рубашки и Кирилл не решался нарушить границу. Но Ксюша сама потянула подол, оголив всю ногу, откидывая повыше трикотажную ткань, обнажая заодно и круглые ягодицы. На него игриво смотрела отбеленная зимою попочка. Внизу, у самого основания, красовались два прыщика, два рядом расположенных розовых бугорка. "Сидит где-то на холодном, надо ей сказать, чтоб одевалась потеплее."
Теперь кисть Кирилла гуляла с гораздо большей амплитудой – от пятки до бедра. Причем на обратном пути делала заход и на ягодицу, от чего та сжималась и становилась упругой и подавалась вверх вслед за уходящей рукой, не желая расставаться с таким блаженством.
"Или совсем не стесняется меня, или соблазняет, чертовка. Как это можно выдержать? Этой малышке совершенно невдомек, каких усилий мне стоит сдерживать себя, глядя на такие прелести."
Ее лицо было повернуто к нему в профиль, а глаза блаженно слипались и вскоре Кирилл услышал ровное дыхание спящей девочки. Но кожа под его пальцами все еще продолжала откликаться на нежные прикосновения легким подрагиванием.