– Не ругайся, Кирилл, мы в субботу придем, когда уроки делать не надо. У девочки ведь должен быть выходной. Ты ее совсем замордуешь своей учебой. Для женщины это не главное.
– Нет уж, будет учиться, как миленькая. И школу закончит и институт. А то, видите ли, в четырнадцать лет "уж замуж невтерпеж". Ма, ты мне, давай, систему воспитания не ломай, разбалуешь ребенка.
– Кирюша, ребенка надо баловать. Когда ж ему баловаться, как не в детстве. Эх ты, воспитатель. – проговорила мать. – Ладно, пойду ужин готовить. А в гости мы придем обязательно, нас Ксюша пригласила.
– Приходите, кто ж против. Пока.
Глава 6
Каждый вечер перед сном Ксюша выпивала стакан молока, после чего над верхней губой у нее вырастали белые усики и она, лукаво улыбаясь, совершенно по-детски вытирала их тыльной стороной ладони. Этот жест очень умилял Кирилла. Однажды он успел перехватить ее руку, уже направлявшуюся к лицу, и наклонившись, сам слизал эту белую пенку, обхватив ртом ее верхнюю губу. Его ласка так понравилась Ксюше, что в дальнейшем она намеренно пачкалась, подставляя свои губы Кириллу для поцелуя. А уж после, довольная и счастливая отправлялась в ванную.
Укладывая малышку спать в десять, как было заведено в доме ее родителей, у него еще оставалось пару часов почитать или поработать. Перед тем как ложиться самому, Кирилл обязательно заходил в детскую, проверить, как спит его куколка, все ли в порядке.
Ксюша спала беспокойно.
Одеяло вечно сползало куда-то на дальние рубежи кровати, сиротливо теснилось сбоку, или вовсе пыталось удрать от такой негостеприимной хозяйки на пол, при этом так съеживалось в пододеяльнике, будто ему самому было холодно и Кириллу приходилось долго водружать каждый непослушный угол на его законное место. Простыня, не будь она надежно схвачена под матрасом резинкой, тоже, наверное, отправилась бы в путешествие на окраины ее девичьего ложа. Подушка скромно жалась к стене у изголовья.
Ночная сорочка постоянно подскакивала вверх, закручиваясь вокруг талии, обнажая все, что находилось ниже. Лежа на спине, она раскидывалась на постели, как малое дитя. Волосы рассыпались по подушке, напоминая русло Амазонки на карте Южной Америки. Самые непослушные и эротичные пряди норовили устроиться на лбу или глазах. Руки, как два крыла, ложились нимбом вокруг ее сонной головки. Губы слегка приоткрывались, выпуская тонкие струйки воздуха, ресницы подрагивали в такт пролетающим сновидениям. Распростертые стройные ножки дурманили мозги и наносили Кириллу последний, безжалостный, удар ниже пояса.
Он поправлял ей рубашку, загонял съехавшие углы одеяла в соответствующие им места в пододеяльнике, укрывал ее, тушил настольную лампу, без которой она боялась засыпать, и только потом выходил из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь.
Такие эротические видения, щедро подаренные его взору безмятежно-детским сном, заставляли вскипать кровь и гнали его в ванную, чтобы разделить с ней тот восторг, который по праву должен был принадлежать Ксюше, но иногда, после визита к Людмиле – ничего, и так обходилось.
"Нужно будет все-таки купить ей пижаму, а то эти ночные сорочки на ней непонятно что греют и что прикрывают."
Но когда утром он аккуратно заикнулся об этом, Ксюша аргументировано пояснила.
– Я пижамы не люблю, мне резинка давит.
– Ладно, пусть так. – Кирилл не стал настаивать, вдаваться в подробности и раскрывать мотивы такого предложения. А про себя подумал, что ничего удивительного – Света точно так же терпеть не могла пижамы..
Случалось и такое: Ксюша прибегала к нему в спальню среди ночи, ныряла под одеяло, втискивалась под мышку, прижимаясь к его боку, клала голову на плечо и сонно шептала: "Я замерзла", или "Мне приснилось что-то страшное", или "Я боюсь одна".
И тогда у Кирилла пропадал сон. Он нежно гладил и убаюкивал свое сокровище, шептал тихие успокаивающие слова, жалея, что не знает колыбельных песен, и потом еще долго лежал в темноте, прислушиваясь как она сонно дышит.
"Моя девочка, только моя! Никому ее не отдам!"
Проснувшись однажды утром рядом с ним на подушке и заметив, что Кирилл уже не спить, Ксюша умостила свою вялую ото сна голову ему на плечо, обняв его свободной рукой, и сладостно улыбнулась. Глазенки опять блаженно закрылись досматривать остатки утреннего сна.
– Радость моя, а ты к родителям тоже так прибегала, если боялась или замерзала?
– Сначала да, а потом папа запретил.
"Ну еще бы. Его можно понять. А вот к Кириллу в постель дозволено нырять почти голенькой, хорошенькой особе женского пола в одной ночной сорочке. Кирилл ведь железный."
– Ксюша, вот скажи, ты передо мной голенькая скачешь. А перед отцом ты тоже так себя вела.
– Нет, что ты, я его стеснялась.
– А меня ты, значит, не стесняешься.
– Тебя нет, ты…, не знаю… Ты такой ласковый. Мне нравится, как ты на меня смотришь… Ты хороший, я очень тебя люблю.
– А отец, получается, у тебя был не хороший и не ласковый и ты его не любила?
– Ну, не-ет, хороший, только строгий. И я его любила, только не так, как тебя. Я не умею объяснить, только тебе нравится на меня смотреть, вот я себя так и веду.
– Дразнишь ты меня своими прелестями. Смотри, Ксюша, доиграешься.
– А что будет? Ты мне тоже запретишь приходить? – окончательно проснувшись, игриво спросила Ксюша.
– Выпорю и в угол поставлю. Или нет, лучше сделаю тебя своей наложницей, будешь знать.
– Наложницей – это как?
– А вот так. Привяжу к кровати и будешь, как миленькая, исполнять мои желания и прихоти, – и он, склонившись над ней, поцеловал ее в кончик носика.
– Нет, ты в губы поцелуй, пожалуйста.
– Потом, потом. Уже вставать пора, ведь сегодня на работу идти, а тебе в школу собираться.
Глава 7
– Ксюша, хочешь, я тебя искупаю? Спинку помою? – спросил как-то вечером Кирилл после ужина.
– Как покупаешь, – удивилась она, – голую, что ли?
– Ну зачем голую. Можешь бальное платье надеть, валенки, шапку-ушанку. Так ведь удобнее купаться, правда?
– Кирилл, ты опять шутишь?!
– Ну, а что ты глупости спрашиваешь. Как будто я тебя голенькой никогда не видел.
– Когда это ты меня видел?
– Здрасте-пожалуйста! У моей девочки девичья память. Еще в лагере. Да и так много раз. И сейчас почти каждую ночь. Ты знаешь, как спишь? Раскинувшаяся, раскрытая, сорочка задрана чуть ли не до горла. Вот и любуюсь, пока тебя укрываю, поправляю непонятно зачем надетую ночнушку. Что она тебе греет, шею, что ли?
– Какой ужас, – Ксюша смотрела на него со смешанным чувством стыда и удивления.
– Однажды не удержался и погладил эти прелести.
– Боже, и что?
– Ну, что-что. Моя крошка застонала во сне, вся изогнулась и захлопнула свои ножки прямо с моей рукой. Пришлось ей потихоньку выбираться из твоего Эдема.
– Ой, как стыдно.
– Очень стыдно, но это так великолепно, так божественно.
– Какой ты Кирилл, все таки… – Ксюша притворно надула губки.
– Или, думаешь, я твою попочку не гладил, когда ты ко мне под одеяло ныряла? Гладил миллион раз. А она такая прохладная. Все тело теплое, а ягодички холодные, продрогшие, будто они отдельно от тебя пришли, как бедные родственники. Ничего не поделаешь, вынужден их греть своими горячими руками. Они, две голубушки, как раз каждая в мою ладонь помещаются, так уютно ложатся, как будто специально под мои руки подогнаны. Так что, ты почаще приходи ко мне в гости и этих милых родственниц с собой приглашай.
– Кирилл, какие страсти ты рассказал. Я не знала. Я больше не приду.
– Я пошутил. Что ты. Не бери в голову. Ведь все хорошо.
– Кирилл, я умру от стыда.
– Давай, начинай прямо сейчас, а пока пойдем купаться. Умирать, так чистенькой.
Ксюша заартачилась, не зная верить ему или нет.