Она коснулась моих ног, взревела сильнее прежнего, последний раз тряхнула землю, а с ней и небесную стену, а потом остановилась…
Минуту я смотрел в пропасть, в темноту, и она сдалась. Трещина начала сходиться, одна сторона обрыва состыковывалась с другой, утаскивая за собой полупрозрачные образы, которые сталкивались, сливались, плавились от жара, образовавшегося от схождения красной луны и белого солнца, розового света. Ветер стих. Последний треск земли исчез, эхом попрощавшись с этим миром.
Я обернулся, мужчина и женщина улыбались, указательными пальцами они направили меня в небо, я летел сквозь облака.
- Спасибо! – прощался я с ними.
Вспомнить
Мотоцикл падал, с трудом, но мне удалось направить его в противоположную сторону. В последний момент я поймал Даньку, прижал его к себе изо всех сил, свернулся и покатился по земле. Остановились. Где-то позади заглох мотор.
- Живой?
Испуганными глазами малыш смотрел на меня.
- Все хорошо, Данька?
- Да. Но больше так не делай.
Я улыбнулся, потрепал мальчика по голове, затем пошел поднимать мотоцикл. Возвращались мы очень медленно, я слушал как Данька рассказывал мне про будущее, обещал, когда вырастет, тоже научиться ездить на мотоцикле, но только падать он не собирался. А еще сказал, что на машинах кататься никогда не будет, его в них укачивает. А потом было что-то про гусениц, и про ос, я понял только то, что последние больно кусаются.
Мы были дома. Я завел нашего двухколёсного друга в гараж. Солнце, как и прежде, проходило сквозь открытые ворота этой бетонной прямоугольной комнаты. Пыль блестела, разлагая свет на причудливые цветовые спектры: где-то зловеще проносились красные клубки, запущенные в долгий полет моим быстрым шагом, в глубине отдавала голубизной пушистая корка, погрузившая в свои объятия все пластиковые коробки с инструментом, под мшистой пеленой стояли в стальном спокойствии рабочие столы, рассыпанные на них гайки не блестели недавним прикосновением теплой руки, спряталась под серым одеялом и бензопила, и полка, и тысячи баночек из-под кофе, молока, тушенки и кукурузы. Все было покрыто сантиметровым бархатным одеялом безмятежности. Один лишь мотоцикл сиял свежими пятнами смоченной в луже грязи.
На мгновение это сбило меня с толку, но нужно было закрыть сетчатые ворота, ведущие на участок. Мимо проходил Боря.
- Привет, Вить!
- Он… А я не знаю где он! – я осмотрел участок, чтоб убедиться, что его действительно тут нет.
- Ты чего это? – удивленно откликнулся Боря.
- Я его с самого утра не видел.
Боря остановился, посмотрел на меня с непониманием, упер руки в живот и сказал:
- Вить, у тебя все хорошо?
- Борь, да нет тут Вити, только я!
- Ага. Интересно… Если ты здесь, то кто такой Витя?
- Борь, а у тебя-то точно все хорошо? Витя седой такой, с пузом…
- Нет, ну лет через двадцать-тридцать пузо у тебя может и появится, да и седина, но пока рановато.
Варя возвращалась из города, небольшая серая машина повернула и остановилась возле нас.
- Привет, Витька!
- И ты туда же?!
- Чего это с ним?
- Да вот и я пытаюсь понять. – дополнил Боря.
- Ребят, да что с вами такое?!
Я подбежал к машине, наклонился к Варе, чтоб она получше меня рассмотрела, и в зеркале заднего вида увидел мужчину, молодого, но с густой бородой и такими сверкающими глазами…
Малыш схватил меня за руку, за воротами послышался скрип двери, медленно спускалась с веранды женщина, она улыбалась как ангел. Следом бежала маленькая девочка, бежала, прыгала по ступенькам и кричала:
- Папа! Папа! Вы вернулись?!
Девочка преодолела границу ворот, оббежала Варину машину, прыгнула на меня, зацепилась, обняла, и тогда я вспомнил!
Картины памяти посыпались нескончаемым градом: Селигер, пожар, авария…
- Был только я…
Варя с Борей долго смотрели на меня, пока в голове по кусочкам, будто из разбившегося зеркала, собирались отражения прошлого. Осколок за осколком, воспоминание за воспоминанием… Медленно растворялся запах вишни, который был на этом участке так долго, я посмотрел за ворота – вдоль забора плотными рядами расположились пушистые кусты ирги, сладкой и противной, но, кажется, тогда я полюбил ее.