Тогда это заставило меня сильно задуматься: я лежал под машиной с гаечным ключом в руках и с пристроившейся на груди гайкой, тяжело дышал, смотрел на летящий в глаза песок, который неспешной струйкой тек по металлическим деталям; насколько неприметная, но огромная сила скрывается в человеческих эмоциях… Сила, которая временами не просто блокирует разум и побуждает на необдуманные поступки, а еще и придает сил в физическом смысле. Я чувствовал себя марионеткой: как часто за жизнь мной управляли чувства? Хотя, может быть, это не так плохо? Чувства ведь, определенно, человеческая черта, так, может, быть под контролем эмоций и значит быть человеком?
Побочный эффект гнева я ощутил, когда выбрался из-под машины: боль, опустошенность и новые порывы этого отвратного чувства. Воспоминания, которые мне пришлось разворошить, чтобы добиться своей цели, больше не подчинялись мне, не успокаивались, бушевали, и я, словно ребенок, ничего не мог поделать… только стоял, держа в руках гаечный ключ, и наблюдал, как забытое прошлое оживает, разрывая во мне все то, чем я дорожил. Словно стая диких собак возбужденные образы драли душу, гоняя ее из угла в угол, пока та, на пару с взбесившимся сердцем, молила меня остановить все это. А я не мог. Минуту, другую, третью…
- Молодец! – сказал Витя, хлопнув меня по плечу. Я тогда внезапно вернулся в мир. Боль утихла, начала выпариваться, как вода на раскаленных камнях банной печи.
Машина была готова к вечеру. Темнело, а это значило лишь одно: пора вывозить мусор.
Еще одна традиция, которая была неразрывно связана с этой дачей – складывать все, что нужно выкинуть, в прицеп, а после, когда тот заполнялся примерно наполовину, цеплять его к ниве и мчаться в сторону хорошего асфальта, делившегося на две полосы. Так мы и сделали: под покровом вечерних сумерек, включив одни лишь габаритные огни, пробрались по кочкам, доехали до хорошей дороги и, выбрав оптимальный радиус, чтобы задняя часть прицепа оказалась прямо у начала огромного мусорного бака, остановились. При вывозе мусора всегда стояло две задачи: сделать все быстро и не попасться.
Мы заглушили автомобиль, габаритные огни еле светили, перебиваемые заходящим солнцем. Двери открылись, двое в белых тряпичных перчатках вышли из машины, откинули заднюю крышку прицепа… Я запрыгнул на огромную кучу мусора, которую предстояло выгрузить, Витя перекидывал через борт все что попадалось под руку, а мне пришлось начать с самых дальних и самых тяжелых мешков. Первый, второй, третий, и наконец показался главный инструмент, который присутствовал в прицепе при каждой подобной поездке: лопата. Лопатой я начал загребать все что мы обычно не упаковывали в мешки: скошенную траву, гнилые доски, куски железа… Я без разбора загребал все что видел и кидал как можно дальше, чтобы оставить пространство для броска поблизости, когда руки устанут. Дело было сделано быстро и точно, это заняло минуты две-три, после чего уже одинокая лопата вернулась на место, а крышка прицепа захлопнулась. Мы собирались занять свои места в автомобиле и тронуться, но внезапно в сотне метров от нас, отъезжая от небольшого деревенского магазина, показалась машина с яркими желтыми огнями. Мы застыли. Затем медленно сели в ниву, но заводить пока не стали, надеясь, что приближающийся автомобиль пройдет мимо.
Все стало ясно уже через десять секунд, когда свет двух желтых фар дополнился сверкающими маячками синего и красного цвета. Витя выругался, но среагировал. Нива не подвела – завелась! Мы резко тронулись, прицеп помедлил секунду, затем дернулся следом. Приближающийся автомобиль включил сирену. Витя выругался еще сильнее, я подхватил, но мы не останавливались, ведь знали одну тайну: нужно было проехать всего пятьсот метров, а затем сделать резкий поворот направо – там территория делилась на две разные области, которые контролировались разными патрулями. Пятьсот метров – смешное расстояние, но оно превращается в целое испытание, когда против машины, которая разгоняется до восьмидесяти километров в час за двадцать секунд, выставляют зарубежную легковушку, для которой та же скорость - дело каких-то восьми, может, девяти секунд. А прицеп усложнял ситуацию еще больше.
Пугающий, искаженный громкоговорителем голос из приближающегося автомобиля, приказывал остановиться, и в любой другой ситуации Витя бы так и сделал, но не сегодня. Вообще этот человек соблюдал многие известные правила, часто ругал тех, кто их придумал, но все же соблюдал. Сложно сказать, что заставило его поступить иначе в этот вечер, возможно, абсурдная строгость наказания, а может это было принятое в миг решение, подкрепленное приличной дозой адреналина, я знал лишь то, что принятые решения Витя не менял до момента их осуществления. Поэтому мы мчались по ямам и ухабам, не жалея машину, передачи порой твердо, а порой с хрустом менялись от второй к третей, от третей к четвертой, пока не наступало время притормозить. Да, снижение скорости могло плохо обернуться, позволив догоняющим опередить нас и заблокировать дорогу, но, не притормозив, мы значительно повышали шанс остаться и вовсе без колес. Меня поражало, с какой скоростью Витя реагировал на те или иные события, как точно подбирал время, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида, знал, что здесь лучше взять правее, а через двадцать метров проехать по обочине, где тормозить, а где выжимать педаль газа до упора… Насколько быстро в его голове все менялось и подстраивалось под ситуацию, это не было чем-то машинальным, заученным, шаблонным, не каждый же день за ним устраивали такие погони, а судя по его напряженному, но собранному выражению лица, мне казалось, будто это его первая погоня. Было нечто иное, позволявшее ему в эту секунду ориентироваться в ситуации с поразительной быстротой, я вглядывался в его лицо, в его движения, но не мог понять, что именно помогало ему. Какая-то уверенность в том, что он поступает правильно, хотя по всем известным мне законам и даже по некоторым смутным внутренним убеждениям казалось, что сейчас именно мы на стороне несправедливости.