И тут сквозь головную боль дошло.
— Мерлинова мать... У нас что, что-то было?! — ужаснулась Гермиона. — Проснитесь! — она принялась яростно трясти Малфоя. — Немедленно проснитесь!
Люциус открыл один глаз, поморщился от яркого света и окинул её заинтересованным взглядом.
— Что стряслось?
Гермиона ойкнула и прикрылась одеялом.
— Почему мы голые?! Почему мы в одной кровати?!
Малфой, отвыкший просыпаться так рано, обречённо вздохнул, сел и с хрустом потянулся.
— Полагаю, я всё-таки заснул в кресле. А ночью проснулся. Решил, что я в своей спальне, и лёг спать.
— Боже... Но это не объясняет, почему мы голые!
— Потише... — поморщился Люциус, потирая висок. — Я сплю без одежды. Так что...
— Но я не помню, как раздевалась... — чуть не плача, прошептала Гермиона. — Да что же это! Неужели мы... переспали?
— Могу вас успокоить, — зевнул Люциус, — между нами ничего не было. Я бы такое точно запомнил. Или вы спрашиваете с надеждой?
Гермиона фыркнула и убежала в душ, отгоняя по дороге неуместные фантазии. Она недоумевала, почему Рон всё ещё не прислал никакого письма, и подбирала слова для ссоры с ним. Уже придумались «маменькин сынок» и «бессердечный мерзавец».
После того, как Люциус и Гермиона привели себя в порядок, оба столкнулись на пороге кухни.
— Итак, мисс Грейнджер, — Малфой, свежий и холёный, скрестил руки на груди, глядя на неё сверху вниз, — потрудитесь объяснить, что вы такое вчера устроили?
— А вы? — вспыхнула Гермиона. — Вы опоили меня каким-то зельем! Я всё выясню, и вот тогда вам не поздоровится!
— Зачем бы мне вас опаивать?
— Вам лучше знать. Я уверена, это было зелье. Я чувствовала... Такое странное ощущение...
— Какое же? — Люциус с любопытством подался вперёд.
Гермиона нервно облизнула губы и шагнула назад.
— Это не амортенция, но... — она задумчиво провела по щеке. — Там явно было что-то дурманящее.
Люциус пару мгновений смотрел на неё, как будто что-то решал, а затем шагнул на широкую светлую кухню. Он долго рылся в буфете и шкафчиках и наконец выудил на свет божий блюдо с крупными бананами.
— Угощайтесь, мисс Грейнджер.
— Что, плохо без домовых эльфов? — съехидничала Гермиона.
Люциус одарил её таким взглядом, что она смолкла и отломила один банан от связки.
— Какой здоровенный... — пробормотала Гермиона перед тем, как откусить. Кончик на самом деле не пролезал в рот, и она обхватила его губами. — М-м... вкусно...
Люциус забыл, как дышать. Он старался не смотреть на то, как она открывает рот пошире, чтобы захватить белую мякоть, как зажмуривается от наслаждения, но всё же не мог глаз оторвать от этого увлекательного зрелища. Малфой уже чувствовал, как натянулась ткань брюк в известном месте, ведь фантазия рисовала вместо банана нечто совсем иное. Он судорожно вцепился в столешницу, гадая, сколько нынче дают за изнасилование сотрудника Министерства.
— Я, кажется, видел вчера банку с кофе в шкафу. Думаю, что сумею сварить его, не будем больше так рисковать с чаем, — наконец выдавил Люциус и принялся за дело.
Скоро перед ними дымились две чашки вполне сносного кофе.
— Немного горчит, но для первого раза неплохо, — прокомментировала Гермиона. — В следующий раз чуть пораньше надо снять джезву с огня.
Люциус только согласно кивнул, довольный тем, что в паху пока не ломит от одного её соседства.
Они в полном молчании разлили ещё по чашке, наслаждаясь крепким вкусом и временной тишиной перемирия, как вдруг из камина показался Драко. Тёмный костюм оттенял бледное лицо Малфоя-младшего, глаза испытующе перебегали с одного участника этой интерлюдии на другого.
— Доброе утро, — осторожно поздоровался он.
— Привет, — в тон ему ответила Гермиона.
— Входи, сын, — подмигнул Люциус.
Драко сглотнул и понял, что пора брать быка за рога.
— Отец, я слышал от мамы, что она вчера вас зас...
— Знакомься, Драко! — тут же громогласно перебил Люциус, предотвращая новый скандал. — Это — моя будущая жена, и мы с Гермионой вчера обсудили детали свадьбы. Твоя мама не против...
Ему пришлось придержать руку Гермионы, потому что она бы выронила чашку с кофе от изумления, испортив весь эффект. Хорошо, хоть на её лице не дрогнул ни один мускул: видимо, сказывались годы волевой тренировки.
Чего нельзя было сказать о Драко. В наступившей тишине послышалось, как отвалилась у него челюсть.
— Отец... Ты и она? Ты болен?
— Да, — лучезарно улыбнулся Люциус, — болен любовью.