И запечатлел нежный поцелуй на виске Гермионы. Та только зажмурилась, улыбаясь и повторяя про себя: стоять насмерть! Никаких обмороков!
— Грейнджер! — простонал Драко, хватаясь за лоб. — Я понимаю, у отца крыша поехала, но твоя-то совесть где? Где ты её оставила?
Гермиона даже задохнулась от обиды. Вспомнились все оскорбления, которые бросал Драко в Хогвартсе, чтобы уколоть побольнее. И она с победной улыбкой выпалила:
— В постели у твоего отца! Кстати, ты в курсе, что теперь я стану твоей мачехой?
Драко позеленел, как ирландский келпи, и попятился. Он схватился за ворот рубашки, будто ему не хватало воздуха, и скоропостижно слинял куда-то через камин.
Гермиона мстительно улыбнулась и отпила остывший кофе.
Они с Люциусом повернулись друг к другу и вдруг прыснули со смеху.
— Какое у него было лицо!
— Давно его так не разыгрывал!
Просмеявшись, Гермиона поставила чашку на стол.
— А если серьёзно? Вы представляете, какие слухи сейчас поползут? А вы ещё и про свадьбу наплели.
— Пожиратель Смерти и гряз... магглорождённая? — хмыкнул Люциус и допил кофе. — Я третий месяц взаперти. Мне всё равно. А если уж и сплели что-то, то нам на пользу. Я могу написать вашему начальству, что инспекция принесла свои плоды, я всё осознал, бла-бла-бла и так далее, что там сочиняют в этих случаях. Вас повысят. С меня снимут домашний арест.
Гермиона задумчиво уставилась на него, будто увидела впервые. И даже не догадывалась, что Малфой способен на что-то хорошее.
— Вы всегда оборачиваете обстоятельства себе на пользу?
Люциус пожал плечами.
— Глупо упускать удачу, когда она сама летит к тебе в руки.
— Что ж. Мне всё же пора, давайте выясним, что это за чай такой был, и я пойду.
Они вместе принялись рыскать в шкафчике на полках среди баночек с чаем. Десятки душистых ароматов тут же окутали их.
— Этот?
— Нет. Слишком резкий.
— А этот?
— Не-е-е-ет! Тот пах вишней.
— Точно?
— А вы сами разве не помните?
— Мы должны быть уверены...
— Стойте! Вот он!
— Который? С ягодами?
— Да!
Гермиона закрыла глаза и с наслаждением втянула носом аромат.
— Боже... До чего приятно пахнет! Что это за чай такой?..
Она открыла глаза и протянула руку, чтобы забрать банку и прочесть описание. И замерла. Весь облитый утренним светом Люциус сиял в обрамлении светлых волос, как серафим. Глаза отливали чистой лазурью, будто в них отражалось майское небо, а тонкие губы, словно нарисованные талантливым мастером... по ним просто невыносимо тянуло провести пальцем... или облизнуть...
Зачарованная небывалым зрелищем, Гермиона не видела, как Малфой смотрел на неё, забыв о чае. А он смотрел жадно, вглядываясь в каждую чёрточку, будто пытаясь навсегда запечатлеть в памяти. Взгляд скользил по приоткрытым губам, линии подбородка, скулам, вискам и снова возвращался ко рту.
— Гермиона... — его голос охрип, — у тебя здесь... немного кофе... испачкалась...
Люциус не очень хорошо помнил, чтобы было дальше. Он вроде выронил банку, и чайные листья усыпали пол, наполняя воздух сладковатым ароматом. Затем, кажется, скользнул губами по щеке мисс Грейнджер и поцеловал. Сначала осторожно, едва касаясь бархатистой кожи, а потом положил ладонь на затылок Гермионы и принялся пробовать её на вкус. Там, где испачкалась кофе, чуть ниже и, наконец, в самые губы. Люциус помнил её тихие стоны. Гибкое тело, придвинувшееся ближе. Приоткрытый рот, в который он ворвался, сминая её губы. Что-то звенело рядом, наверное, разбитая сахарница или молочник — не важно.
В какой-то момент они оказались на полу. Перед глазами мелькали белая шея, запрокинутый подбородок — Люциус уже не целовал — прикусывал, оставляя алые отметины и не обращая внимания на невнятные протесты Гермионы. Он глухо застонал сам, когда нащупал сквозь шёлковую блузку её грудь: нетерпеливо рванул так, что ткань треснула, и ошмётки ажурного бюстгальтера полетели в сторону.
Малфой одурел, когда пальцы Гермионы вцепились в его волосы, пригибая к себе. Он чуть не рычал от вседозволенности, лаская языком вызывающе торчащие соски и нежные полушария. С жадностью вдыхая потрясающий аромат женского тела, смешанный с запахом орхидей. На краю сознания внутренний голос ещё что-то вопил про моральный облик и срок в Азкабане за насилие, но тяжело дышащая ведьма под ним заглушала всё.
Люциус разорвал по шву юбку-карандаш, ту самую, что так его бесила. Гермиона не осталась в долгу: пуговицы на его рубашке градом брызнули во все стороны. Она быстро расправилась с ремнём и запустила руку прямо ему в брюки.