Сосредоточьтесь. Отсюда начинается новый вираж. Она чудесна, сказал француз. Внимание. Закручивается сюжет.
Она ходила пританцовывая. Худенькая, с крошечными ручками и сверхъестественно громадными глазами, она казалась изделием добродушного фантаста. Словно некто, мучительно пишущий нечто, вдруг однажды всё-таки получил возможность воплотить ускользающее поэтическое слово - и сделал девочку-женщину, не предусмотренную анатомией.
В гибком и, можно сказать, портативном теле Даши проживал низкий зычный голос, которым она легко управляла на русском и английском языках. В её облике была необъяснимая странность: для передвижения она пользовалась ногами, хотя по всему ей больше подошли бы крылья.
Даша выбежала в синих джинсах-стрейч, ухмыльнулась, как видавшая виды, но молниеносно превратилась в даму, почти леди, выпрямила спину и пригласила нас на кофе. Все её переливы осуществлялись с такой скоростью, что я никак не успевала выявить красную нить: кто же она, эта сорокалетняя девочка в джинсах и с волнующим басом? Но было интересно.
Сели, пьём кофе. Даша на английском языке руководит кем-то, бегающим по коридору. А француз на русском уверяет её, что вчера она была прекрасна. И вовсе не пьяная. Я смекаю, что они были на какой-то вечерине, представлявшей взаимный интерес. Потом соображаю, что они дружат лет двадцать пять и я тут не помеха ни в чём. У них очень светская беседа, они оба к чему-то причастны, бомонды сплошь. Эти полунамёки, полувзгляды, - нет, никакой интимности тел, а только кастовость и посвящённость. Обычно я до дрожи ненавижу этот вид кастовости, особенно часто встречающийся среди золотой молодёжи.
- Вы работали в рекламе? - спросили наконец меня.
- Да. И давно. И даже преподавала её основы, - говорю я и левый глаз придерживаю. Кровь течёт.
- Прекрасно. Скажите, какие ассоциации у вас вызывает слово "мужик"?
- Прекрасные, - нашла в себе силы улыбнуться я. - Что-то очень крепкое и ответственное.
- Вот! - обрадовалась Даша. - От-вет-ствен-ность! Здорово. Сколько вы хотели бы получать в месяц?
Я набрала побольше воздуха и как прыгнула:
- Тысячу. Чистыми.
- О"кей. Сегодня же поговорю с шефом. Нашему проекту нужен пиар-менеджер. Вы знакомы с пиаром?
- Да. Я даже с имиджмейкерством знакома. Было дело. С кандидатами в депутаты парламента.
- Ну и как? Они прошли в парламент?
- Да.
- Отлично. - Даша искренне радовалась. От её гиперсветскости не осталось и следа. - Завтра позвоню вам!
На улице мы с французом перевели дух и рассмеялись. Он был очень доволен переговорами - и скоростью, и результатом. Я тоже.
- Ну что ж, теперь я могу со спокойной совестью лететь в Париж, - сообщил он. - Сходите к травматологу, зашейте лицо, а то некомильфо. А Дашка - прелесть, правда? Вы не будете больше плакать?
- Надеюсь, нет. Опять же - ирония судьбы... Мужик. Надо же такое выдумать!
- Собственно, какая разница - что рекламировать, - сказал француз. - Всё рекламируют. Зажигалки "Мужик". Пикантно.
- Не только зажигалки. Пепельницы тоже. А вообще-то - сигареты. Вы разве не поняли?
- Да? - Он вдруг задумался и огорчился. - А я почему-то решил, что только зажигалки. Это, конечно, тоже пошлость, но, по крайней мере, это объяснимо. Но сигареты...
- Вы же видели: там целый блок сигарет лежал на столе. Даша сказала, что это пробная партия.
- Не заметил. Надо же, - ещё пуще огорчился француз. - Я, видите ли, не курю.
- Не курите? - удивилась я. - А зажигалку носите?
- Это для женщин, - мягко объяснил он. - Мои женщины, случается, курят. Я соответствую. Я не могу отказать женщинам ни в чём.
- Вот почему вы спасли меня! - развеселилась я. - Прилетаете вы из Парижа в Москву, бродите по улицам, подбирая павших, и спасаете, и спасаете. На трудотерапию там устроить, например.
- Это случай. Вы так горько плакали, лёжа в луже, что спасти вас должен был любой нормальный прохожий, не обязательно мужчина.
- Но обязательно - мужик, - подчеркнула я, прищёлкнув перстами, как Даша. Она почти каждое слово, казавшееся ей удачным, сопровождала звучными жестами, щелчками, махами, возгласами, словом, вела себя, как заправская рекламистка.
- Вот вам и первый пиар-ход: мужик всех спасает, - подхватил француз. - Он всегда на гребне событий.
- Это штамп. И не всех он спасает. Мужики помещикам усадьбы жгли... Вилами кололи.
- Ну кто помнит историю! А из штампов и состоит вся эта паблик-работа, насколько я её понимаю. Во Франции рекламисты и пиарщики тоже обращаются к сложившимся, уже звучащим струнам души массового потребителя, только там немного иные массовые песни. - Мой собеседник мечтательно посмотрел на небо, словно выбирая себе попутный самолёт до Парижа.
- Вам, кажется, в аэропорт уже... - тихонько напомнила я. - Вы не представляете, что вы для меня сделали.
- Представляю, - вернулся он на землю. - Для меня тоже однажды взошло солнце. Помню, это было очень приятно.
- Вы, очевидно, волшебник и очень свободный человек. А вдруг я не оправдаю вашего и Дашиного доверия? Вдруг я - врунишка, никогда не работавшая в рекламе?
- Конечно, это была бы настоящая катастрофа для сигарет "Мужик"! - расхохотался француз и легонько чмокнул меня в щёку. - Мне пора, а вам - удач и мужиков! Как спасётесь - прилетайте в Париж, я работаю гидом, всё покажу вам самое красивое.
И он дал мне визитную карточку.
- Вот это денёк! - почти счастливо вздохнула я. - Из лужи - прямо в офис "Мужика", на тысячу долларов, а также в Париж на экскурсию. Право, жить стоит хотя бы для того, чтобы досмотреть плёнку.
- Жить вообще стоит, - серьёзно сказал француз и поднял руку.
Такси подхватило его и умчало в даль. Я пошла в травмопункт, а потом домой.
ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ
У лифта топтался Давид, весь увешанный авоськами. Лицо - отрешённое и сосредоточенное, словно Давид мыслит. Я поздоровалась. Он посмотрел на меня, как с горы спустился. Молвил:
- Что-то вас давно не видно.
- И вас что-то.
- Меня видно.
- У меня слабое зрение, - пояснила я.
- Я знаю средство, обостряющее зоркость.
- Посоветуйте, пожалуйста, - сказала я, поглядев на его кульки.
- Это надо показывать. Пойдём к вам.
- У вас руки заняты. И вас ждут, я полагаю.
- Ничего, дам отдохнуть и фонтану.
- Я только что с работы. Сейчас не время для медицины. И в травмопункте я уже была.
- Э-э, да вы мужиков-то - боитесь! - усмехнулся Давид. - Ясный корень. Некондиция... вы.
- Что-что?
- В овощном магазине на подгнивших плодах пишут н\к. И уценивают во много раз: не кондиция. И это легко раскупают!!!
- Ладно-ладно, пусть я - некондиция. Большое спасибо за попытку помочь мне. Сегодня меня все спасают! Просто парад спасателей!
- Вы явно тянете на себя тяжёлое одеяло, - ухмыльнулся Давид. - Вас раздавить хочется. Как и любого несчастного человека. Я недавно понял, почему у кого-то щи пустые, а у кого-то жемчуг мелкий. Дело в том, что люди, окружающие страдальца, машинально хотят добавить ему именно того, что у него уже есть. Например, мать-героиня, которая родит какого-нибудь очередного ребёнка, вызовет полное понимание...
- Читайте труды Станиславского, - сказала я, входя в лифт.
Давид вошёл следом, лифт поплыл, и между этажами Давид нажал на стоп. Я даже не удивилась.
К сожалению, у нас в лифте чисто. Мой попутчик аккуратно положил свои авоськи на пол, прижал меня к стене и расстегнул брюки.
- Надеюсь, ты понимаешь, - прошептал он, покрепче сжимая моё горло. - Буду очень рад, если ты закричишь. Давно хочу послушать простой человеческий крик.
Кричать мне было нечем, горло он перехватил очень точно, словно всю жизнь только и тренировался: как изнасиловать женщину в лифте. Руки были поставлены, как виртуозный аппарат у пианиста, на все пьесы. Он знал и болевые точки, и парализующие приёмы, и всё это так легко было продемонстрировано, что попутное применение грубой силы на горле казалось неуклюжей шуткой.