Дело в том, что примерно в пяти метрах от горящей машины Юрка споткнулся о некий увесистый продолговатый предмет. Оказалось, что это углекислотный огнетушитель, видимо сорвавшийся с крепления и вывалившийся из «Газели». Таран подхватил этот красный баллончик с раструбом, навел раструб на пламя и крутанул кран. Пш-ш! — струя искусственных снежных хлопьев хлынула на огонь.
«Я б в пожарные пошел — пусть меня научат!» — мысленно процитировал Маяковского Юрка, неожиданно обнаружив, что довольно успешно сбил пламя, прежде чем огнетушитель иссяк. На какую-то секунду его охватила радость. Впрочем, радоваться, строго говоря, было нечему.
В смятой кабине «Газели» обнаружился Вязига, обгорелый до черноты и без каких-либо признаков жизни. Таран, как уже не раз отмечалось, в медицине соображал мало, но вполне мог догадаться, что смерть наступила не от огня и дыма, а от черепно-мозговой травмы, потому что висок у Вязиги был проломан. Обо что он треснулся, Юрка исследовать не собирался, потому что очень хотел глянуть в кузов и посмотреть, что же осталось от денег.
Вот тут-то его и поджидал главный сюрприз.
Ни чемодана, ни сумки в кузове не было. Но вовсе не потому, что они начисто сгорели за несколько минут пожара. Нет, их там не было никогда. Вся эта сумасшедшая погоня, закончившаяся автокатастрофой и гибелью Вязиги, была абсолютно зряшным делом. Просто Тарана в очередной раз охватили беспочвенные подозрения, он пошел у них на поводу и стал действовать так, как ему подсказывали придуманные им самим обстоятельства. А Вязига, которого Таран напугал своим прежним поведением, просто-напросто перетрусил и повел себя так, что подтвердил Юркины подозрения. То есть бросился удирать, когда ему следовало остановиться и показать Тарану пустой кузов «Газели». И если б он поступил так, то не лежал бы сейчас обгорелый, с пробитой головой, а несчастный грузовичок не валялся бы под откосом в металлоломном состоянии.
С досады Юрка плюнул, еще раз выругал самого себя и поднялся к «Ниве». Развернулся и покатил в обратном направлении. Достаточно медленно, чтоб не повторить печальную судьбу Вязиги.
Поначалу Таран впал в какое-то философское настроение, граничившее с печалью и депрессией. Хотя Вязига ему был не сват и не брат, собирался его убить и изжарить в топке, некое чувство жалости к пацану-ровеснику, который погиб ни за понюх табаку, Юрка все же испытывал. До сих пор Тарану доводилось убивать прожженных и матерых бандюг типа того же Ляха. Хотя Ляха зарезала Лизка, Таран сейчас ни чуточки не сомневался, что и он с этим гадом поступил бы беспощадно. А вот Вязига вызвал у Тарана какое-то непонятное сочувствие, хотя Юрка его, строго говоря, не убивал. То ли сказывалась близость по возрасту, то ли еще что-то неуловимое. Из-за каких-то дерьмовых денег, которых, как выяснилось, Вязига не увозил, довел парня до смерти! Уже по сути дела прощенного, отпущенного с миром, мечтавшего не о мести или там об обогащении на халяву, а всего лишь о том, чтоб добраться домой живым и здоровым. Опять же, Таран некстати вспомнил, что у Вязиги, наверно, имелся не только сосед-бандюга, но и отец с матерью… В общем, пока Юрка ехал по шоссе до поворота на проселок, а потом по проселку до дорожки, ведущей к законсервированному санаторию, он казнился всеми этими невеселыми мыслями.
Однако когда он повернул к санаторию, то все эти внутренние покаяния как ветром сдуло. Он с некоторым опозданием сообразил, что уехал, ничего не сказав Лизке, оставил эту девчушку, которая ему сегодня жизнь спасла, наедине с трупом, залитым кровью предбанником, двумя спящими идиотами и тремя тоже спящими, вменяемыми бабами, две из которых опаснее любой гадюки. А у Лизки, которая вообще-то и сама не подарок, никакого оружия не осталось — оба пистолета, отбитых у Ляха и Вязиги, Таран забрал. Конечно, она и стекляшкой, как выяснилось, зарезать может, и кошка у нее отважнее любой собаки, но все-таки… Пока Юрка авторалли устраивал, там, в этом банно-прачечном заведении, много чего могло произойти.
Между тем надо было еще въехать в этот чертов санаторий. А что, если дед-сторож не захочет открывать? Запрется в будке — и хрен прорвешься. А может, у него и телефон какой-нибудь стоит для вызова милиции?
Но все обошлось. Таран три раза, на Галькин манер, погудел, и дед, даже не выходя из будки, только глянув в оконце, включил моторчик, раздвигающий ворота. Через минуту «Нива» уже подъехала к знакомым дверям, и Юрка, торопливо выскочив из машины, вбежал в вестибюльчик.
Его встретила тишина. Не то чтоб совсем гробовая, но никаких шумов, сильнее, чем капанье воды из крана, нигде не слышалось. Да еще эдакое плескучее шарканье, такое, когда пол шваброй моют.