Я кивнула головой. Я будто потеряла дар речи.
— Эка какая псина. — мужчина поправил меховую шапку, что лезла на глаза и убрал нож в кожаные ножны.
Пёс водил носом, пытаясь почуять, приготовил ли Ваня для него вкусные сухие потроха, как это делал каждый день на протяжении всей поездки.
— Ты не ранена? — Иван оглядел меня, и убрал с мокрого лица белые волосы.
Я мотнула головой и прикрыла раны на руке ладонью.
Охотник снял флягу с пояса и протянул её мне. Пёс заскулил.
— Тише, сначала надо позаботиться о хозяйке. Вот держи. — Иван передал мне фляжку. Я, трясущимися пальцами, взяла из горячих, обветренных рук бутыль и сделала глоток. Терпкий вкус обжёг горло, я закашлялась.
— Ничего. Зато согреешься. — охотник улыбнулся мне рядом белоснежных зубов.
— Как долго ты меня искал? — прохрипела я.
Иван посмотрел на белое небо:
— Часа четыре. Вон уже солнце ушло за деревья. Благо, я эти места хорошо знаю, а с тропы ты могла сойти лишь в одном месте…
— Я бежала от волков и заблудилась.
— Главное, что с тобой все в порядке. Замёрзла?
Я мотнула головой. Охотник снял с себя телогрейку и укутал меня в ещё один слой меха. Снова достал нож и направился к тушам.
— Позволь я тогда быстро освежую волков?
— Хорошо. — я снова отпила из фляги горького пойла.
Когда охотник расправился с тушами, мы двинулись в сторону охотничьего посёлка. Иван развлекал меня историями из своей жизни, бережно придерживая меня за талию. Я таяла от его голоса, его бездонных голубых глаз, от запаха черных волос, что прятала большая меховая шапка. Иван же поражался моей смелостью и прыткостью моего пса, что семенил за нашими спинами. Через час пути мы стояли у сеней охотничьего приюта. Иван зашёл в хату и крикнул мужикам:
— Я нашел ее!
Мужчины высыпали на улицу, женщины глядели в окно на меня изумленно. Жена егеря закудахтала вокруг меня, провожая в дом, снимая с меня окровавленные меха и платье.
— Ох, сударыня. Какое горе. Ничего, ничего. Сейчас натопим баню, умоетесь, согреетесь. — лилось из уст толстушки Веры.
Я лишь устало кивала жене егеря. Только в доме, я почувствовала насколько холодны мои руки и ноги. Женщины отвели меня в свой угол, раздели меня до нижнего платья, растерли плечи, бедра, ступни.
— Погоди, погоди, сейчас кровь придет в конечности, напьешься чая, а там и баня подоспеет. — не унималась Вера, растирая мое тело. Взяла меня за руки и ахнула. Две рваные раны напугали жену егеря. — Это что? Волки?
Я мотнула головой.
— Пёс во время схватки, случайно.
Вера засуетилась по комнате. Оторвала белый тонкий отрез ткани, вылила пузырек с настойкой на мою руку и обмотала рану.
— Молитесь, Анна, чтобы рана не загноилась.
Я тихо кивнула.
После омовения в бане, меня одели в простой крестьянский сарафан и накинули на плечи овчинный тулуп.
Яныш вбежал к девкам. Те завизжали на него и погнали тряпками.
— Анна, — процедил Яныш в дверях, — я тебе еще покажу на охоту идти со своей псиной! Ты у меня такого получишь! — мой муж погрозил мне кулаком и покинул женское пристанище.
— Что колотит тебя? — поинтересовалась Вера, поправляя рукава рубахи на моих запястьях.
Я кротко кивнула и заплакала. Слезы сменились завыванием. Я осознала, что была бы счастлива умереть там, разодранная волками, лишь бы не возвращаться обратно к мужу, что поколачивал меня день ото дня.
Девки подхватили мой плачь. У каждой была своя боль. Но объединяла нас, казалось, жестокость мужей.
На улице стемнело. Я сидела за накрытым столом, боясь посмотреть в сторону Яныша. Мой муж пил с мужиками настойку и благодарил за моё спасение Ивана. Охотник поглядывал на меня, улыбаясь, и отвечал, что с волками разобралась я сама, а он только нашел меня в лесу. Яныш перечил Ивану, говорил, что быть не может, чтобы баба сама управилась с волком.
Вера потянула меня на рукав хлопковой рубахи.
— Мне тут мужик мой сказал, что вы завтра уезжаете в Архангельск обратно. Я там тебе гостинцев собрала. И про пса твоего не забыла. Да только он не ест ничего. Я сказала господину Янышу об этом, а он мужу моему наказал собаку — то пристрелить.
Я поперхнулась.
— Думаю, скажу тебе, пока не поздно. Все-таки пёс хороший. С волками справился, а на самом ни царапинки. — ВЕра доверительно посмотрела мне в глаза.
Я смотрела на Яныша стальным взглядом. Как он мог, приказать этим людям убить моего пса, моего защитника, моего хранителя?! Я сжала деревянную ложку в руке. Дерево треснуло. Вера замерла с соленым огурцом во рту:
— Я те вот что скажу, муж мой грех на душу брать не хочет. Если позволишь, оставь нам пса, а я скажу что схоронила зверя утром. Пусть у нас волкодав остается. Мы его кормить будем, на цепи будет сидеть только по ночам в псарне. — затараторила Вера влажными губами.