Витенька повозился немного и уснул.
Проспал он остаток дня и ночь, а поднялся вместе с дедом и бабкой рано, завтракали при лампочке. За ночь нападало снегу, завалило тропинки, двор, где были расчищены и протоптаны дорожки, — все теперь укрылось под белым пушистым покровом. Дед откидывал снег от порога, чистил тропинки. Возле вертелся Витенька в старых валенках, потом взял деревянную лопату и стал помогать деду. Отгребая и отбрасывая снег, прокладывая новые проходы, снежные траншеи, Витек ушел в работу и скоро почувствовал в румяном деревенском воздухе раннего утра, рядом с дедом, под его покашливание, под шипение отбрасываемого снега необыкновенное облегчение, близкое к полной невесомости. Сам он был легок, неощутим, как облачко морозного пара, потому что все, что налипло в Москве, чем оброс он там, отпало начисто и только держалось в почти неуловимой и невесомой памяти. Ему сделалось так легко и хорошо, что мысль о возвращении назад, как только она пришла к нему, показалась страшной.
— Дедушка, — сказал он деду, подойдя к нему с лопатой в руках, — у тебя есть ружье?
— Ружье? А как же, висит в чулане. Поглядеть надо, висело там.
— И патроны?
— Были и патроны. Ты что, на охоту хочешь сходить? Стрелять умеешь?
— Умею. А можно мне сходить? Сегодня?
— Отчего же, была бы охота.
— А жакан у тебя есть, дедушка?
— Это что еще?
— Ну такая пуля, на лося годится.
— На лося нельзя охотиться. Есть картечь, похлеще твоего жакана.
— А ты можешь зарядить мне картечью? Один патрон.
— Могу, только зачем тебе картечь?
— Может, кабан встретится, — наобум сказал Витек.
— Кабаны есть. Лучше не трогать кабанов.
— Я не буду трогать. На всякий случай.
— Давай заряжу.
— Дедушка, а можно сейчас?
— Сию минуту, что ли?
— Да.
— Чего ж нельзя, можно.
Дед и внук поставили лопаты и пошли в дом.
— Жалко, наш пес подох, вдвоем бы веселей, мог бы зайчишку поднять. Да я у соседа спрошу собачку, она пойдет с тобой.
— Мне не надо собачку, — отказался Витек, — я один хочу. Пойду один.
В чулане сняли с гвоздя ружье, вышли на снег, переломил дед двустволку, сощурился, заглянул в один ствол, в другой — грязно.
— Отстрелялся, дед, хватит, — сказал он и вздохнул. — Видишь вот, чистить надо, бери шомпол, тряпку и давай, а я погляжу, можно ль тебе в руки давать оружие.
Витенька улыбнулся.
— Какое это оружие? Это охотничье ружье.
— Знаю, что охотничье.
Витек сощурился, как дед, заглянул в один ствол, жутковатая, стремительная, мерцающая глубина открылась ему и как бы потянула внутрь, стала всасывать в себя Витенькину душу. Витек отмахнулся от этого, вроде волосы отбросил в сторону, на самом деле скрыл минутную дрожь. Потом заглянул во второй ствол, уже спокойней.
— Сейчас почищу, дедушка, — сказал он.
Витек не держал еще ружья в руках, но это не имело для него никакого значения. Холодильник, стиральная машина, радиоприемник, швейная машина — все железное, что окружало современного человека в домашнем быту, кроме телевизора, было доступно Витеньке, потому что все было менее сложным, чем магнитофон, который он делал собственными руками. Стоило ему увидеть, как дед переломил и снова сложил ружье, проверил курок, предохранитель, и все ему стало ясно. Со знанием дела он осмотрел дедовскую двустволку, протер шомполом стволы, подвигал предохранителем, сказал деду:
— Надо бы, дедушка, смазать немного, туго ходит.
— Ладно, ничего теперь у меня нет, сойдет и так. Только гляди, не балуй.
Витек опоясался патронташем, патрон с картечью положил в карман, стал на лыжи и вышел со двора.
За углом дедова дома, как только пересечешь замерзший ручей и лужу, где летом гогочут, днюют и ночуют гуси, начинается лужок, теперь заснеженная полянка, пройдешь по ней мимо церкви и полуразрушенной школы, потом пересечешь небольшой выгон, и сразу попадешь в лес. Витек пошел именно этим путем, а не в сторону Незнайки, которая тоже лежала теперь подо льдом и под снегом. За мостом через Незнайку, чуть перевалив холм, можно выйти в соседнюю деревню, но Витеньке хотелось поскорей в лес, и он пошел мимо церкви.
Он шел, ерзая лыжами по глубокому рыхлому снегу, чувствовал за спиной ружье, то и дело поправлял его. Он и раньше бывал в зимнем лесу, но бывать приходилось или с ребятами, или совершенно одному, но теперь они были вдвоем, он и ружье. Это было новым, этого он еще никогда не испытывал. Кругом глухо стояли заснеженные сосны, мрачные елки, непролазное и тоже забитое снегом мелколесье вставало на пути, и никакой лыжни, никакого следа на лесной дороге. Ружье тяжелило за спиной, чувствительно давило ремнем в плечо, а в кармане лежал патрон с картечью.