Сразу бросилось мне в глаза два предмета: красная импортная мясорубка и том Бальзака. Я даже потрогал Бальзака, последний том. На это любопытство мое Роев сразу же ответил.
— Девиз жизни моей, — сказал он, — не корысть и не слава, а стремление познать.
Утром, когда мы снова подъехали к вигваму, из зарослей высунулась голова в черной, сдавленной с боков шляпе.
— Хо-хо! — крикнул оттуда Роев. И голова его снова ушла в зеленую чащобу. Но, видно, он заметил, что мы двинулись к нему. Голова опять вынырнула наружу, и Роев панически закричал:
— Не приближаться! Взрывчатка!
Он попросил погодить маленько. Тогда мы стали расспрашивать Маню об их житье-бытье.
— Живем, — ответила Маня и ушла в землянку.
При дневном свете стойбище Роева казалось уже совсем не загадочным, а даже скучноватым. Все эти заросли по берегам Иргиза, у ерика и озер, одинокие тополя и ветлы как бы случайно забрели сюда, в эту бескрайнюю заволжскую степь. А в глухую давность сплошь были тут леса.
— Хо-хо! — позвал нас наконец Роев.
При дневном свете и Роев был уже иным, лишь слегка напоминавшим черта. Эта черная шляпка, подогнутая с боков, и в редкой бороде рот с отдельными, закуренными до желтизны зубами, да круглые, немигающие, лихорадочно живущие глаза.
— Про взрывчатку пошутил, — успокоил он нас. — Хотел работу закончить, кролики маленько порушили.
Роев опустился на колени перед своим сооружением из глины.
— Это, — показал он на сооружение, — наш остров. Иргиз, ерик, озера. Вот тут, — он продавил пальцем ямочку, — находимся мы.
Георгий Григорьевич взял ведро и заполнил Иргиз, ерик и озера водой. Получился и в самом деле макет нашего острова. Откуда-то он точно знал, в пределах миллиметров, сравнительные уровни в Иргизе, ерике и озерах. Все эти водоемы он соединил протоками, им самим отсыпанными плотниками в единую водную систему. Плотниками он регулировал уровни воды в озерах и ерике, по своему усмотрению направлял поток воды то в одну, то в другую сторону. Зачем? Это было необходимо. Роев-Разумовский занимается здесь ихтиологией. Он уже отсадил в крохотном ставке с десяток сазанов и будет скрещивать их с лещом, чтобы вывести новую породу. Вот здесь сазан будет метать икру. Когда подрастет малек, он посылает его вот сюда. Тут ему будет вольней и безопасней, потом рыба переводится в другое место и так далее.
Нежной шершавой рукой Роев поглаживал выступы рельефа, закрывал и открывал плотники, гонял туда и сюда предполагаемую рыбу, комбинировал что-то с икрой и молокой и все говорил и говорил, быстро, с увлеченностью фанатика, так что капельки влаги вырывались у него вместе со словами из черного, почти пустого рта. Потом он как бы спохватился и махнул на все это рукой, засмущался перед великими своими замыслами.
— Да что это я вас утомляю, давайте-ка устраивать гостей. — Он выпрямился во весь свой донкихотский рост, огляделся по сторонам и радостно воскликнул: — Эврика! В самый угол! — Роев показал туда, где под острым углом ерик впадал в Иргиз.
Мы продирались туда, в этот угол, на мотоцикле. Роев, вооружившись косой и топором, двинулся пешим ходом напрямик. Под вековой ракитой он выкосил место для нашего маленького лагеря, тихого, защищенного от всех ветров. Потом вырубил два стояка, колья и мгновенно, в течение трех минут, поставил палатку. За это время он успел еще показать, каким узлом следует закреплять веревки, чтобы при надобности можно было свернуть палатку за две с половиной минуты. Я успел уже понять, что отшельник Роев-Разумовский умел делать все: и скрещивать рыб, и обращаться с косой, и ставить за три минуты палатку, и работать с паяльной лампой, сооружать плотины и ловить раков. Причем делал каждое дело так, словно занимался им всю жизнь.
Рядом с палаткой Роев соорудил кухню, а для Саши вырубил спуск к ерику с очень удобными ступеньками и очень удобным сиденьем у самой воды. Насадив на крючок червя, он вручил юному рыболову удочку. Мне, рыболову более требовательному и серьезному, вырубил проход к Иргизу. И в последнюю очередь на самом острие слияния ерика с Иргизом построил маленькую пристань — это для стирки, мойки и купания. На наших глазах утюжок дремучей земли преобразился, стал сразу обжитым и приветливым. Роев оглядел все это хозяйство круглыми своими глазами и, довольный, прицокнул языком:
— Хо-хо! Жить можно!
Бритвин пожелал нам удачи и отправился по своему инспекторскому маршруту. Иргиз и многочисленные озера Прииргизья были его поднадзорной зоной.