Наконец насытившись, я сел на пол и замер. Прошло около минуты, и я начал понимать, что со мной произошло. Чувство блаженства постепенно стало рассеиваться, и моё тело вновь приняло человеческий облик. И теперь, взглянув на постель, я увидел не существо, удовлетворившее мой голод, а изуродованное тело молодой девушки. Тело любознательной художницы, которая мне искренне нравилась. Тело чудаковатой девушки, странности которой были мне милы. Тело хрупкого юного создания, улыбка которого была мне дорога. Я поднялся и прилёг возле неё на кровать. Протянув руку, я тал перебирать окровавленными пальцами её мягкие волосы. Её застывший взгляд был обращён вверх. “Почему?.. Почему ты сделал это со мной?..” – словно говорили ей испуганные глаза.
- Милая нежная Михаэла… как я мог сотворить это с тобой… - прошептал я, и закрыл ей глаза.
Горячие слёзы выступили на моих глазах, но не смогли пролиться, застыв в моих скупых веках. Я пролежал возле трупа девушки несколько часов, пока не остыло её тело. Потом я прошёл в ванну, и остановился перед зеркалом. Моё лицо, шея, грудь, руки были залиты кровью. Взглянув в отражение своих глаз, я внимательно стал всматриваться вглубь своих зрачков. Я видел его в себе, видел зверя внутри меня. Он получил желаемое, и вновь затаился в самых дальних уголках моей души. Я со всей силы ударил кулаком в зеркальную гладь. Осколки зеркала посыпались на пол. Подняв длинный острый осколок, я приставил его к горлу. “Нужно решиться… смерть только мост… хаос – базис мыслеформы… нужно решиться…” – твердил я себе, держа кусок зеркала у артерии. Но продержав осколок ещё несколько секунд, я отбросил его в сторону.
Словно в бреду я вышел из ванной, боясь поднять глаза, чтобы не увидеть труп Михаэлы. На глаза мне попались мои джинсы, лежащие на полу, я машинально одел их, и чрез минуту оказался на улице. Помню, как одиноко брёл по пустой улице, холодный осенний дождь хлестал по моему обнажённому торсу, струился по моим волосам, смывая кровь с лица и рук. Как приятны были его холодные капли для моей горячей кожи. Небесная влага могла смыть кровь с моего тела, но очистить мою душу от боли и ужаса, ей было не под силу.
Почему же я не перерезал себе горло? Я думаю, вас этот вопрос должен интересовать. Я знал, что это было бы правильно. Лишь смерть могла бы искупить чудовищное надругательство над этой милой девушкой. Но я не сделал это. Глубоко внутри я знал, что мой путь не окончен. Слишком много я ещё не знаю, слишком многого не понимаю, слишком многого не сделал. А ещё здесь было то, о чём я боялся, о чём я не осмеливался подумать: получил ли я, так же, как и зверь, удовольствие оттого, что сделал с Михаэлой?
Я добрёл до своей квартиры, благо ключи оказались в кармане, и рухнул в кровать, забывшись снов. Проснувшись, после короткого сна, я долго сидел на кровати и думал о том, что произошло. Не в силах собраться с мыслями, но сознавая, что я должен это сделать, я наскоро оделся и поспешил к её дому. Но ещё издалека, подходя к жилому массиву, я ощутил запах гари. Оказавшись ближе, я увидел ряд закопченных дымом окон, и понял, что три-четыре квартиры второго этажа выгорели. Два средних окна принадлежали квартире Михаэлы. Пожар был уже потушен, но жильцы, зеваки, пожарные и полицейские сновали кругом отовсюду. “Что могло произойти три часа назад? Как возник этот пожар?” – размышлял я обратной дорогой.
Оказавшись дома, я стал искать в сети информацию о ночном возгорании на улице, где жила художница. И обнаружил вот что:
“…по предварительным данным следствия, причиной возгорания послужила неисправная проводка в одной из квартир второго этажа. Время возникновения пожара – второй-третий час ночи. При пожаре погиб один человек, остальные жильцы были благополучно эвакуированы. Молодая художница Михаэла Оничану, возможно, крепко спала, так как сгорела в собственной кровати…”
Какая роковая случайность! Пожар произошёл почти сразу же, после того как я вышел из её дома. Улики, говорившие о том, что я был там в ту ночь, теперь все уничтожены: мои отпечатки, моя одежда, мой телефон. Однако, размышляя позже о произошедшем, я понял, что в любом случае, мне ничего не могло угрожать. Ведь я мусорщик, моя жизнь принадлежит синдикату. В каждом крупном полицейском управлении присутствуют дамферы синдиката, которые ни за что бы не дали ход делу. Которые обязаны скрывать подозрительные дела, касающиеся старшей крови. Лишь страдание могло искупить её смерть. Заключив его в себе, год от года неся его в себе, я должен был жить дальше.