9 апреля указ о выпуске займа был опубликован. Погоня за чистоганом отодвинула на последний план все высокие и низкие политические материи — заем был разобран полностью: и та часть, которую банкиры взяли «твердо» (1250 млн франков), и та, которая пошла в опцион (1000 млн франков).
Это колоссальный успех, он сделал эпоху в финансовом мире — радовался Э. Нецлин: «Надо отдавать себе отчет, что при выпуске займа, основанного на спекуляции, а не на распределении, расстояние, отделяющее успех от провала, часто бывает бесконечно малым»243. Шестеро французских участников синдиката — Парижско-Нидерландский банк, «Лионский кредит», Национальная учетная контора, Главное общество, банкирский дом «Готтингер и К0» и Общество промышленного кредита — распределили 49 млн облигаций среди 596 тыс. подписчиков. Помимо того, держатели краткосрочных обязательств русского Государственного казначейства выпуска 1904 года воспользовались своим преимущественным правом и купили 1,4 млн облигаций244.
Без всякого преувеличения можно утверждать: заем 1906 года спас страну от неизбежного государственного банкротства и вполне вероятной политической катастрофы. В последующее время В. Н. Коковцов начал уверять общественность, что главная заслуга в деле совершения этого займа почти всецело принадлежала ему. Но у современников, хорошо знавших обстоятельства операции, не было сомнения в том, кто главный виновник счастливого события. И. И. Тхоржевский много лет спустя, в 1951 году, писал: «Заключение займа было всецело личной заслугой Витте». Именно С. Ю. Витте до самого конца дергал за все ниточки, обмениваясь регулярно шифрованными телеграммами с Э. Нецлиным — главой синдиката банкиров, размещавшего бумаги займа на бирже и среди публики непосредственно. «Я на дежурствах немало возился с этим специальным и трудным шифром… Все, что говорит Витте об этом в своих мемуарах, сущая правда; сам Коковцов при жизни Витте никогда этого не оспаривал. Кроме того, я хорошо помню, как сменивший Витте Горемыкин в первый же день сказал мне: „Государь еле выносил Витте, терпел только потому, что без него не достали бы денег. А теперь больше не может“»245.
Заем получился почти целиком антантовским — немцы, американцы и итальянцы в нем не участвовали. 1 млрд 200 млн франков взяла на себя Франция, 330 млн — Англия, 165 млн — Австро-Венгрия, 55 млн — Голландия и 500 млн — Россия. Очень высокой, прямо-таки непосильной, оказалась квота русских участников синдиката. С российской стороны в синдикат банков вошли Санкт-Петербургский учетный и ссудный (председатель совета Я. И. Утин) и Санкт-Петербургский международный коммерческий банки (председатель совета А. И. Вышнеградский).
Из общей нарицательной суммы займа в 843 млн руб. правительство императорской России получило только 677 млн руб., в том числе 466 млн в 1906 году. Разницу составили расходы по совершению займа. По сведениям прессы, эмиссионная цена, определенная в 88 франков за 100, банкирами еще до выпуска была вздута до 95 франков; разница попала к ним в карман. Плата за политическое безрассудство оказалась дорогой — фактически заем обошелся России около 7 % действительных246. На таких невыгодных условиях Россия никогда еще не занимала в своей истории. Обращает на себя внимание высокий нарицательный процент — 5 %. В него включалась и немалая страховая премия за риск.
Русская доля займа из синдикатского портфеля перекочевала не в руки частных инвесторов, а на счета специальных капиталов Государственного банка. Несмотря на высокий нарицательный процент, значительно превышавший тот, что начисляли по депозитам коммерческие банки, не говоря уже о Государственном, и выгодный эмиссионный курс, в России нашлось мало желающих купить его облигации247.
Увеличение размеров русского государственного долга и изменение его характера (из производительного он делался потребительским) наводили экономистов на грустные мысли: «Государственный долг не страшен тогда, когда он идет на производительные цели, когда те предприятия, которые учреждены на занятые деньги, окупают, по крайней мере, процент по занятому капиталу. Но если миллиарды сжигаются в огне политического безрассудства, если занятые деньги идут на питание внутренних и внешних авантюр — то мы получаем кредит для потребления, а он, при огромных размерах, всегда похож на мертвую петлю: ее диаметральное измерение может быть значительным, но ее развитие всегда идет в сторону сокращения… В такой петле барахталась Италия, в таких петлях погибло величие некоторых других держав»248.