«Безденежье и неустойчивость валюты равно опасные болезни: трудно даже сказать, какая из них опаснее… Неправильная денежная и банковая политика, вообще односторонняя экономическая политика с резким преобладанием фискализма может привести к безденежью при любом монетном режиме», — резонно заметил П. X. Шванебах165. О сохранении и даже усилении безденежья в стране много говорилось в собраниях Вольного экономического общества. «По деревням, в районе 25 верст, нельзя разменять четвертного билета. На мельнице в мае и июне месяцах не достанешь двугривенного…» — свидетельствовал С. Ф. Шарапов, эксперт «диких помещиков» по финансово-экономическим вопросам166. Вольное экономическое общество инициировало еще одну дискуссию о денежном обращении. Застрельщиком ее стал куда более одиозный, чем С. Ф. Шарапов, защитник интересов поместного дворянства — Г. В. Бутми.
Он представил на обсуждение чрезвычайного общего собрания доклад под названием «Золотой монометаллизм и его значение для России»167. Прения по докладу Г. В. Бутми длились два дня — 7 и 30 апреля 1897 года. В дискуссии приняли участие 11 человек, разделившиеся на сторонников и противников биметаллизма. «Реформа завершит разорение нашего земледелия, нашей промышленности, реформа прямо пагубна для России», — заявил Г. В. Бутми. Выход ему виделся в том, чтобы двинуться вспять — к паритету на серебряную валюту: «Только возвращение к законному серебряному паритету освободит нас от кризиса, подобно тому, как от него защищены все другие страны с серебряной валютой»168. Во всем мире, внушал докладчик доверчивой публике, усилилось движение в сторону биметаллизма: «Торговые палаты: Нидерландская, Ливерпульская, Манчестерская, Марсельская, настойчиво требуют возвращения к биметаллизму, как к единственному средству освободить торговлю, промышленность и земледелие от тяжкого кризиса»169.
Помещики и тут рядились в тогу защитников народных интересов, хотя руководствовались всецело своекорыстными расчетами. Им представлялось весьма заманчивым требовать с дебиторов платежи дорожающим золотом, а собственные долги рабочим и ипотечным кредиторам платить серебром, которое понижалось в цене относительно золота.
Уязвимость реформы со стороны ее монетной системы прекрасно видел и министр финансов С. Ю. Витте. Первоначально ему явилась мысль о замене рубля более мелкой денежной единицей — «русью»170. Жить с нею простому народу, возможно, стало бы и дешевле, однако «…тут замешаны интересы личные и известных классов населения, но не общегосударственные, не затрагиваются общегосударственные интересы всей страны»171. Но самое главное — замена денежной единицы должна была произвести «полную пертурбацию в ценах», которая неминуемо обеспокоила бы низшие классы населения. В цитированном выше выступлении перед членами Государственного совета С. Ю. Витте особенно упирал на эту сторону дела. Возрождая правильное денежное обращение, говорил он, следует пуще всего бояться «…всяких сотрясений, всяких искусственных перемен — в каком бы то ни было направлении». Почему? А потому что на денежной системе покоятся оценки, с которыми связаны многообразные имущественные и трудовые интересы всех слоев населения страны. «Вся оценка должна остаться на своем месте».
От правильно проведенных валютных преобразований никто не должен ни пострадать, ни разбогатеть. Их цель заключается прежде всего в том, чтобы под всякий доход или заработок подвести устойчивый фундамент, «…на котором все стояло бы твердо, крепко, не боясь сотрясений, не опасаясь неожиданностей»172. Главное условие для успеха денежной реформы — «…никоим образом не мудрить, а, напротив, самым строгим образом придерживаться лишь тщательно выверенных указаний опыта, правильно повторяющегося и постоянно себя подтверждающего»173.
Мысль о введении «руси» С. Ю. Витте отбросил и оказался прав — реформа прошла гладко и совершенно незаметно, по крайней мере для основной массы населения.