Натан кивнул.
- Более чем.
***
Улицы сплетались паутиной между домов, временами превращаясь в совсем уж узкие переходы. А временами, напротив, растекаясь площадями и широкими проспектами. Центр города, исчерченный клеткой брусчатки, был заполнен людьми. В обычные дни в этих местах прогуливались разве что несколько зевак или бежали по своим делам работники и служащие. Но сегодня государственный праздник выгнал на улицы всех. За исключением разве что тех, кому по долгу службы нельзя было покидать посты.
Праздник шел своим чередом. Тихо снующих людей, обменивающихся короткими знаками, никто не замечал. Или умело делал вид. Порой сложно быть на чьей-то стороне – многим нужно обдумать и решить. А, может, определить на чьей стороне перевес прежде, чем присоединиться.
Мир меняют единицы. Остальные лишь ждут перемен.
Напряжение витало в воздухе, било по натянутым до предела нервам. Настолько, что мимо внимания прошли выступления, открывающие такой великий праздник. И только когда слово взял Сенат - все внезапно стихло. Тишина повисла настолько плотная, что месье Фрин, глава Сената, запнулся. Такое бывало с ним лишь в минуты наивысшего волнения.
Он вздохнул, возвращая дыхание в порядок, и снова заговорил.
Но закончить ему не дали. Хватило и одних только слов о том, что апелляции к задержанным по подозрению в предательстве рассматриваются не будут.
Люди молчали и смотрели неотрывно и мрачно, словно прожигая насквозь. Коллективное сознание страшная и опасная вещь. Стоит только ослабить внимание, расслабиться, как одна случайно вспыхнувшая мысль зажжет всех в едином порыве.
Гаврош взлетел по гладкому боку мемориала свободы, не достигнув его вершины всего на несколько метров. Но это и не было необходимо. В полной, почти гробовой тишине, он вскинул руку вверх. Ветер, словно подыгрывая, рванул полотно, зажатое в пальцах, расправляя зеленый с золотом флаг.
Гаврош молчал. Но за него сказали люди.
- Viva la Asterlia!
Восстание прокатилось короткой волной, захлестнув центральную площадь. И, словно бушующий океан, вырвалось на соседние улочки, разбиваясь о стены домов, разлетаясь брызгами стекол и крови. Сенат взывал к урегулированию конфликта, но полицейский кордон был едва ли не снесен натиском безудержной, неорганизованной толпы. Их захватило потоком слишком быстро, накопленная народная злость вырывалась вспышками, которые, сливаясь, обращались в единое пламя. Опаснее вдвойне тем, что горело слишком ярко, чтобы разглядеть за его стеной страх.
Страх придет позже.
С осознанием.
И Сенат знал об этом лучше студентов, бросившихся в бой.
Все стихло только к закату. Уходящее солнце залило улочки золотом, переходящим в глубокие кровавые тени в углах и закоулках. Было что-то чарующее и жуткое в этом зрелище. Но вместе с приходом темноты наваливалась и усталость. Тишина давила на виски, адреналин, играющий в крови, постепенно утекал. Оставляя шершавое ощущение мелкого песка на коже.
Гаврош сморгнул и потер глаза, прогоняя тяжелое ощущение усталости. Он обернулся, скользнул взглядом по друзьям, которые ютились в доме. В комнате царила тишина, прерываемая только едва слышимым скрипом. Старый дом как будто жил своей собственной жизнью. Он скрипел, хрустел, шаги на лестнице раздавались оглушительно, отзываясь эхом.
Сказывалась усталость. И тянущее ощущение неизвестности.
Где-то там готовился следующий шаг Сената.
- Кто-то приближается!
Натан отошел от окна и выхватил пистолет, чуть напряженно озираясь на остальных. Они зашевелились разом, встали со своих мест, кто-то щелкнул затвором. Натан, не сводя взгляда с улицы, медленно поднял пистолет. Да так и замер, несколько коротких мгновений менялось только выражение его лица. Сначала он нахмурился, потом приподнял бровь и повернулся к Гаврошу.
- Это мед. корпус.
- Что?.. – с удивлением Гавроша оказались солидарны все. Осторожно подобравшись к окнам и держа наготове оружие, они выглянули, разглядывая шедших по улице людей. Простые жители, не желающие быть втянутыми в переделку, не решились бы покинуть свои дома сейчас. Разгромленные улицы представляли собой печальное зрелище и, не смотря на затишье, все еще не были безопасным местом.
Но меньше всего в сгущающихся сумерках Гаврош ожидал увидеть знакомую кожаную куртку. И людей, которые по возрасту могли быть только студентами. С толку сбивало лишь то, что на них не было униформы. Среди медиков парень разглядел нескольких знакомых. Включая Бьянку. Даже в глубоком капюшоне, натянутом по самый нос, девушка оставалась узнаваемой.