- Мистер Грей, как следует понимать ваши слова? - спросил тишайший шевалье де Боффлер с видом волка и голосом льва.
- Понимайте их так, сэр, - грозно ответил Вивиан, - что я - не из тех, кого могут обвести вокруг пальца шулера.
- Боже правый, Грей, о чем ты? - спросил барон.
- Мне неприятно об этом говорить, но мой долг - объясниться, барон фон Кенигштайн.
- Это ваши гнусные инсинуации, - взорвался шевалье.
- Я не склонен к инсинуациям. Оставляю намеки и инсинуации на долю шевалье - мастеров в этой сфере. Я собираюсь доказать каждое свое слово.
Мистер Сент-Джордж молчал, но казался столь же потрясенным и ошеломленным, как барон фон Кенигштайн, сцепивший руки на столе и судорожно стучавший указательным пальцем правой руки по кисти левой, он был бледен, как смерть, и даже не дышал.
- Джентльмены, - продолжил Вивиан, - я не отниму у вас много времени, хотя многое могу сказать на эту тему. Я совершенно спокоен, и, поверьте, полон решимости. Вам советую тоже сохранять спокойствие - для вас так будет лучше. Будьте уверены: если вы льстили себе мыслью, что я - из тех, кого можно надуть и над кем можно покуражиться, вы ошиблись. Одним словом, мне известно обо всем, что вы задумали для встречи со мной и мистером Сент-Джорджем сегодня вечером. Ваши крапленые карты - у меня в кармане, и вы сможете их у меня отнять только вместе с моей жизнью. Нас тут двое против двоих, силы равны, а я, джентльмены, вооружен. Иначе вы решились бы на крайность. Не лучший способ проявить благоразумие, не так ли, друзья мои?
- Это какой-то ваш подлый заговор, господа, - сказал де Боффлер, - крапленые карты, право слово! Свежо предание, нечего сказать! Посланники великого государства используют крапленую колоду! Заслуживает ли доверия эта история, и кому поверят? Авантюристу, которого никто не знает, который сегодня вечером не смог применить свои привычные уловки, проиграл деньги, которые теперь не может выплатить, использует крапленые карты, которые не смог подложить в колоду, и, несомненно, притворяется, что эти карты он украл с нашего стола, а наши собственные карты до его обвинений были спрятаны в тайном кармане.
Наглость этого человека поразила даже Вивиана. Что касается мистера Сент-Джорджа, он смотрел на происходящее, как баран на новые ворота. Прежде чем Вивиан смог ответить, барон нарушил молчание. Казалось, каждое слово требовало от него невероятных усилий.
- Нет, это уж слишком! Хватит! Я проиграл, но не буду множить свои преступления. Ваши смелость и удача спасли вас, мистер Грей, и вашего друга от происков злодеев. А вы, негодяй, - он повернулся к де Боффлеру, - теперь можете спать спокойно, наконец-то вы меня уничтожили.
Он склонился над столом и закрыл лицо руками.
- Малодушный дурак! - закричал шевалье. - Конец всем вашим обещаниям и клятвам? Но помните, сэр, помните! Я не питаю пристрастия к сценам. Доброй ночи, джентльмены. Барон, жду от вас вестей.
- Остановитесь, сэр! - крикнул Вивиан. - Никто не покинет эту комнату без моего разрешения.
- Я к вашим услугам, сэр, когда пожелаете, - сказал шевалье.
- Я не собираюсь задерживать вас надолго, сэр, отнюдь. Будь у меня время, я с удовольствием помог бы вам выйти из этой комнаты, и не через дверь. А пока идите к черту.
После этих слов он вышвырнул французского авантюриста в коридор.
- Барон фон Кенигштайн, - обратился Вивиан к барону, - своим сегодняшним поведением вы доказали, что вы - лучше, чем я о вас думал. Признаться, я думал, что вы слишком привыкли к подобным сценам, чтобы бояться разоблачения.
- Отнюдь! - энергично воскликнул барон. Твердый голос и тон, которым он произнес это короткое слово, удивительным образом противоречил тому, как он говорил прежде, но он тут же умолк.
- Хватит! Джентльмены, у меня нет ни малейшего желания вызвать у вас жалость или заручиться вашим молчанием, злоупотребляя вашей симпатией. Храните молчание. Я разорен и скомпрометирован, я совершенно погиб. Храните молчание. Слово чести, через двадцать четыре часа я уйду навсегда. Поэтому мне нет нужды вас обманывать. Вы должны верить тому, что я говорю, да, даже тому, что говорю я - самый опозоренный из людей. Повторяю, никогда прежде моя честь не была столь запятнана, хотя я виновен в тысяче безумств. Джентльмены, перед вами несчастная жертва обстоятельств, которые я тшетно пытался контролировать, но все-таки пал их жертвой. Нет, я ни на мгновение не собираюсь притворяться, что во всех моих преступлениях виновна неумолимая судьба, мои вечные бедствия не загладят мою вину. Нет! Я был слишком слаб для добродетели, но я пытался, пытался с горькими усилиями. Я - несчастнейший из людей, я был рожден не для злодейства. Четыре года прошло с момента моего изгнания из страны, в которой меня уважали, мои жизненные перспективы рухнули, и все это - из-за преступления, в котором я столь же невиновен, как и вы. Отчаянье толкало меня к перемене мест, в диком разгуле Неаполя я пытался забыть свою жизнь и свои бедствия. Судьбу мою определила роковая встреча с этим подлым французом, который с тех пор не оставлял меня ни на мгновение. Даже после двух лет безумств в этом роковом месте моя природа противилась подлости, я пытался спастись, я пытался бежать. Де Боффлер уже окутал меня своей паутиной, я всё глубже увязал в ней, получая от него средства для удовлетворения всех исков против меня. Увы! Оказалось, что я продал душу дьяволу, истинному дьяволу с сердцем гадюки. Ему неведомо великодушие, он всю свою жизнь смотрел на человечество глазами вышибалы игорного дома. Я по-прежнему пытался освободиться от этого человека, полученный от него аванс я возместил, добившись для него должности в миссии, назначения в которую я наконец-то смог добиться с величайшими трудностями и упорством. Благодаря общественной деятельности я надеялся забыть свои личные беды. Во Франкфурте я почувствовал, что, несмотря на несчастье, могу быть спокоен. Я был решительно настроен впредь избегать риска рабства или долгов. Я торжественно зарекся садиться за игорный стол, и если бы де Боффлер не ходил за мной по пятам, я, наверное, чувствовал бы себя свободно, хотя воспоминания о моих рухнувших плана и вечное мое чувство, что я был рожден для более благородных целей, были достаточно сильны, чтобы постоянно отравлять мое существование. На второй год своего франкфуртского назначения я поддался искушению посетить это злосчастное место. Неожиданно увидев людей, с которыми я был знаком в Англии, хотя с ними у меня были связаны наиболее болезненные воспоминания, я, тем не менее, укрепился в своем решении вести добродетельную жизнь. Неожиданная удача в Редуте в первый вечер заставила меня забыть все свои решения и стала причиной всех моих бед. Вот моя печальная история вкратце. Я попал в сети Нового Дома: Де Боффлер снова мне помог, но на этот раз его условия были самыми жестокими. Снова я был достаточно безумен и достаточно подл, чтобы рисковать тем, что мне не принадлежало. Вечером накануне праздника я проиграл князю Сальвински и русскому господину значительную сумму. Как вам известно, таков обычай Нового Дома - знакомые выплачивают и получают все значительные выигрыши в вечер следующей встречи. Благодаря празднику я получил короткую передышку: выполнить свое обещание я должен был только на четвертый вечер. Я бросился к де Боффлеру - тот отказался мне помочь, ссылаясь на свой собственный проигрыш и ранее выданный мне аванс. Что мне оставалось делать? Договориться с Сальвински не было никакой возможности. Если бы он выиграл у меня, как другие, вероятно, соглашение, хоть и болезненное, было возможно, но, по воле рока, рискнув, это я выиграл у него. Следовательно, единственным моим шансом был де Боффлер. Он был непоколебим. Я умолял его, я обещал ему всё, соглашался на любые условия - тщетно! Наконец, доведя меня до последней степени отчаяния, он прошептал мне слова надежды. Я слушал, остальное вам известно, отпустите меня. Вы ведь понимаете, что я пропал!