Один из значимых героев этого романа фон Хроникера - кардинал. Вчера вечером мне повезло - автор лично открыл для меня красоты своего произведения. Он умолял, и я разрешил ему прочитать мне то, что он считает «великой сценой». Я сел в кресло, взял носовой платок и приготовился к худшему. Пока я ждал страданий героини, он познакомил меня со своим кардиналом. Тридцать страниц посвящены описанию костюма прелата. Кардинал одет в пурпурную рясу, но благодаря искусной драпировке фон Хроникер смог приписать еще шесть подрясников. Я думал, это вступление никогда не закончится, но, к моему удивлению, дочитав до седьмого подрясника, он захлопнул книгу, наклонилсч над столом и спросил, что я думаю об этой «великой сцене». «Друг мой, - ответил я, - вы - величайший автор исторических романов из ныне живущих и из тех, кто когда-либо появится на свет».
- Непременно достану «Риенци», - сказал Вивиан. - Кажется, оригинальное произведение.
- По словам фон Хроникера, он считает этот роман своим шедевром, это произведение можно считать наивысшим идеалом, к которому он должен стремиться при написании всех своих романов. В романе нет ни одного имени, не упомянутого в авторитетных источниках, даже если речь идет о черни, но особенно он гордится божбой. По его словам, больше всего хлопот стоила ему ругань, а римляне, как известно, нация, более всех любящая сквернословье. Труднее всего было избежать соблазна соединения восклицаний двух разных эпох. «Будь я проклят» шестнадцатого века нельзя путать с «да чтоб меня» века семнадцатого. Но довольно о фон Хроникере! Наиболее удивительно то, - продолжил фон Сиверс, - как этот способ написания романов оттеняет преобладающий и модный способ написания исторических трудов. Как «Риенци» фон Хроникера оттеняет «Гарун аль Рашида» мадам Каролины. Мы здесь пишем романы, как историю, и историю, как романы: все наши факты - иллюзия, а наше воображение - реальность.
С этими словами мистер Сиверс встал, пожелал Вивиану спокойной ночи и вышел из зала. Он был одним из тех благоразумных гениев, которые уходят, поставив точку в самом интересном месте.
Минуты не прошло после ухода мистера Сиверса, как маленький принц Максимилиан подошел к Вивиану и снисходительно ему кивнул. Наш герой, у которого еще не было возможности поговорить с принцем, сердечно поблагодарил его за милость и спросил, как ему нравится при дворе.
- Прелестно! Я провожу всё время с Великим герцогом и Мадам, - и с этими словами юный отступник схватился за рукоятку шпаги. - Мадам Каролина, - продолжил он, - велела передать вам, что жаждет видеть вас среди своих гостей.
Вивиан тут же подчинился ее требованию и удостоился долгой беседы с любопытной супругой великого герцога. Некоторое время ему льстили ее исполненные энтузиазма панегирики Англии, ее оригинальные представления о характере и гениальности лорда Байрона, ее преклонение перед сэром Хамфри Дэви и то, что она обожала сэра Вальтера Скотта. Потом Вивиан рассыпался в комплиментах прекрасной царственной соченительнице «Двора Карла Великого». Поскольку она говорила на родном для него языке, он выразил восхищение правильностью ее речи, она призналась, что почерпнула свои несовершенные знания его совершенного языка из книг лучших английских писателей, и выразила уверенность, что говорить правильно невозможно без помощи носителя языка. Разговор стал интереснее.
Покидая дворец, Вивиан помнил об обещании вернуться завтра, чтобы дать первый урок произношения мадам Каролине.
ГЛАВА 4
Вивиан сдержал слово, данное мадам Каролине. Мажордом провел его в библиотеку, где за большим столом со множеством книг и рукописей сидела Мадам. Ее наряд и манеры были в равной мере очаровательны. Очаровательна была ее улыбка, кушак, кивок и пряжка. Что за прекрасная ученица будет совершенствовать английское произношение! С гордостью, польстившей чувствам Вивиана как англичанина, Мадам указала на свои полки, украшенные томами наиболее выдающихся английских писателей. Мадам Каролина вовсе не была похожа на почитателей английской литературы, которых часто можно встретить на континенте: эти люди думают, что «Менестрель» Битти - самое современное и модное стихотворение в нашей литературе, «Жалоба, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии» - шедевр английской литературы, а Ричардсон - наш единственный романист. О нет, мадам Каролина не стала бы ругать «Майскую ярмарку». Она наизусть знала «Чайльд-Гарольда», и даже заглядывала в «Дон Жуана». Она в равной мере обожала «Эдинбургское обозрение» и «Квотерли Ревью». Для либерала с континента, воистину, даже консерватизм «Квотерли» - философия, и ни один заместитель премьер-министра ни разу не разгромил радикала-новатора, не дав при этом волю чувствам и суждениям, которые считаются гнусной изменой в широтах Вены.