- Хотя я признаю правильность вашего определения, мистер Тоуд, я не волен признать, что во-ис-ти-ну убежден в разумности вашего вывода, - задумчиво возразил Вивиан.
- Но, дорогой сэр, я удивлен, что вы не понимаете...
- Да, мистер Тоуд, - истово воскликнул Вивиан, - я вижу свою ошибку. Я неверно понял, что вы имели в виду: вы правы, сэр, ваше определение верно.
- Я был уверен, что мне удастся убедить вас, мистер Грей.
- Смею вас заверить, мистер Тоуд, наш разговор мне необычайно приятен. Воистину, сэр, я давно мечтал иметь честь познакомиться с вами. Еще будучи мальчишкой, помню, за столом моего отца покойный маркиз Альмак...
- Да, мистер Грей.
- Один из самых талантливых людей, мистер Тоуд, которых когда-либо являла миру эта страна.
- О, бедняга!
- Помню его наблюдения о моем друге, в то время жаждущем попасть в Палату общин: «Харгрейв, - сказал его светлость, - если хочешь получить информацию по вопросам реальной политики, - так он сказал, - вы ведь помните, мистер Тоуд, сколь точны были формулировки его светлости?
- О да, бедняга, но ваши наблюдения, мистер Грей...
- А! «Если вам нужна информация, - сказал его светлость, - по этим вопросам, есть лишь один человек в королевстве, с которым вам следует проконсультироваться, одна из самых светлых голов из тех, кого я знаю, и это - Стэплтон Тоуд, член партии Маунтни, я знаю, что вы были тогда у Маунтни, мистер Тоуд.
- Да, и принял Чилтернов, чтобы освободить место для Огастеса Клея, брата Эрнеста Клея, он трудился столь неистово, что единственным способом спасти его от дома умалишенных было принятие в Палату общин. Но маркиз так сказал, да?
- Да, и много чего еще, но я едва ли смогу вспомнить, - а затем последовал пространный трактат о характере благородного государственного мужа и о его взглядах на сельскохозяйственные интересы, и о важности сельскохозяйственных интересов, а потом был брошен тонкий намек насчет того, «как прелестно было бы написать памфлет вместе» на тему этих могущественных сельскохозяйственных интересов, а затем последовал панегирик характеру сельских сквайров, и английских йоменов, и важности сохранения старого английского духа у поселян, и так далее, и тому подобное, а затем, когда Вивиан позволил мистеру Тоуду произнести блистательную и патриотическую речь на эту тему, он «вдруг вспомнил (вполне к месту в связи с чувствами, которые только что выразил мистер Тоуд и которые, как он не преминул заметить, «равно составляют честь его сердцу и его уму») о существовании одного маленького пункта, который, если это не будет злоупотреблением вниманием мистера Тоуда, хотелось бы представить на его рассмотрение», после чего упомянул дело бедняги Джона Коньерса, хотя «будучи убежденным во всемерно известном ведикодушии мистера Тоуда, он полагает, что в этом нет вовсе никакой необходимости, поскольку уверен, что всё будет исправлено незамедлительно под его чутким руководством, но у мистера Тоуда, воистину, так много дел, которые нужно уладить, что, вероятно, эти мелкие материи не должны его тревожить», и так далее, и тому подобное.
Что еще мог сделать Стэплтон Тоуд, кроме как, немного посетовав на «ошибки системы и опасный прецедент», пообещать всё, о чем просил Вивиан Грей?
- Мистер Вивиан Грей, - сказала миссис Феликс Лоррейн, - не могу понять, зачем вы так долго беседовали с мистером Тоудом. Станцуем вальс?
Прежде чем Вивиан смог ответить, кто-то прыснул со смеху так громко, что это можно было назвать криком на всю комнату. Синтия Кортаун подкралась к лорду Альгамбре, восседавшему на оттоманке «а-ля тюрк», обмотала его голову кашемировой шалью и завязала узел в сугубо восточном стиле. Его светлость, несмотря на всю свою эксцентричность, был воистину дружелюбным человеком и носил свои пурпурные ордена с грациозным достоинством потомка Абенсеррагов. Сенсация, вызванная этим инцидентом, позволила Вивиану сбежать от миссис Феликс Лоррейн, поскольку он покинул мистера Стэплтона Тоуда совсем не ради вальса.
Но, с трудом избегнув общества вальсирующих, он тут же столкнулся с угрозой выполнения намного более утомительного долга - теперь он наткнулся на эксперта по политической экономии, и спорившие теоретики настоятельно просили его стать арбитром в их споре. Ободренный успехом, либерал Снейк возымел дерзость атаковать субъекта, о характере которого имел представление, но на которого очень хотел «произвести впечатление». Этим важным лицом был сэр Кристофер Моубрэй, который, после того, как лектор осмелился назвать ему «сумму ренты», несколько раз ловил себя на том, как его удивляет дерзость парня. Не хочу показаться грубым, но сэр Кристофер - великий человек, а высказывания великого человека, особенно, когда они выражают настроения человечества, непременно должны быть записаны.