Так Н. впервые в жизни оказался фактически без протекции. А в Венеции удержаться на плаву без протекции, тем более иностранцу, греку — лучше не пробовать.
Венецианская морская торговля в то время переживала несчастливые времена. Традиционные опорные пункты и колонии отошли к туркам. Пробиваться на рынках, которые Венеция веками обхаживала и обустраивала, становилось все труднее. В этой ситуации приходилось цепляться за любых партнеров, даже самых ненадежных, вкладывать собственный капитал, рисковать, идти на авантюры.
Несколько раз Н. и его компаньонам это сходило с рук. Однажды не сошло. Но разница в том, что его компаньоны, владельцы торгового дома, люди весьма состоятельные, крякнули, прогнулись, но выдержали. Н. же практически лишился состояния. Он не мог позволить себе тронуть неприкосновенный запас. Эти деньги откладывались на Зою. На крайний случай. Так из младшего компаньона Н. превратился в наемного экспедитора.
Репутация, правда, оставалась при нем. Почему ему и доверяли дальние и рискованные операции, зачастую требовавшие дипломатического искусства, сопряженные с риском для жизни. В его услугах лат иниста и эллиниста больше никто не нуждался. Сопровождая партии товара, Н. теперь куда больше полагался на свою шпагу, чем на свое перо.
Будь Н. помоложе, возможно, это изменение статуса далось бы ему тяжело. Но когда тебе к пятидесяти, все воспринимается намного проще. Н. справился со своей гордостью. Единственное, где Н. провел черту, которую не стал переступать, и к этому его новые хозяева отнеслись с уважением, — он отказывался сопровождать живой товар. В остальном Н. представлял собой типичного полукондотьера, полудипломата от торговли, готового за сходную цену продать свои услуги любому желающему. Подобные авантюристы (некоторые из них вовсе не бесталанные) съезжались в Венецию со всей Европы в поисках заработка и приключений.
Был момент, когда казалось, что все вообще обвалится и Италию постигнет судьба Византии. В августе 1480 года турки захватили Отранто, угнали в рабство половину населения и осквернили все церкви. Среди тех в Италии, кто знал по собственному опыту, что такое турецкая опасность, пошла настоящая паника. Потом страхи улеглись. Был бы жив Мухаммед, может, он и предпринял бы вторжение, Бог его знает. Так или иначе, на следующий год великий султан умер. Турки эвакуировались. Вещи как будто вернулись на свои места. Тем не менее ощущение разладившейся жизни не покидало Н.
Н. внятно чувствовал, что линия удачи, которая худо-бедно сопровождала его всю жизнь, переломилась. Почему — Н. не знал. То ли он перегнул палку, пытаясь подправить историю. А Бог этого не прощает. Бог скорее простит что угодно: жестокость, отступничество, самый дикий разврат, но не это. То ли просто пришла пора платить по счетам. Что более вероятно.
В Италии начались гонения на гуманистов.
Тревожные вести приходили из Руси. Бояре не простили Зое ни рождения наследника, ни вмешательства в политику. Не простили ей и иноземных мастеров, привезенных в Москву. Пошел ропот недовольства. Как принято в Москве, бояре вбрасывали этот ропот в народ, чтобы потом сослаться на его глас.
Н. немного знал московские нравы. И с самого начала ожидал такого поворота событий. Потом ему стало казаться, что за десять лет все утряслось, что боярство в своей массе смирилось с присутствием Зои. Выяснилось — нет. Боярство не смирилось. Оно затаилось и ждало повода.
Когда эти рассказы о недовольстве Зоей, о нарастании раздражения против нее стали доходить до Н., он не на шутку встревожился. Он понимал, что за этим брожением обязательно должна последовать попытка устранить Зою. Москва не Италия. Это в Италии могли подвергать человека гонениям всю жизнь, вплоть до спокойной смерти в глубокой старости. В Москве, как правило, убивали.
Сейчас деспине предстояло пройти через крайне тяжелое испытание. Если Зоя его выдержит — она останется победительницей, и, вполне вероятно, ее сын наследует московский престол. Если же нет, тогда в лучшем случае — угасание в каком-нибудь дальнем монастыре за Вяткой.
Повод долго ждать не заставил.
В 1490 году старший сын Иоанна, молодой великий князь Иоанн, разболелся ломотой в ногах. А среди итальянцев, завезенных в Москву, был один лекарь Леон, еврей из Венеции. Леон взялся лечить молодого князя. Стал давать тому лекарства внутрь, к телу прикладывал склянки с горячей водой. Но от этого лечения Иоанну стало хуже. Вскоре он умер, 32 лет. Иоанн крайне тяжело переживал смерть сына. Он любил его так же, как до сих пор любил его мать, свою первую жену. Естественно, как положено в Москве, по миновании сорока дней Леона казнили. С этим у русских не затягивали. Но это только подлило масла в огонь.