Немцы, однако, забили второй гол — и некоторым показалось, что наши растерялись, сникли.
Я тоже заволновался, когда счет стал не в нашу пользу, но почему то ни секунды не верил, что наши могут проиграть.
Очень у нас сильная была тогда сборная, кого из игроков ни возьми, в полном порядке, на своем месте.
Правда, у немцев большие мастера подобрались: Вальтер и Ран — впереди, защитник Либрих…
Жалел ли я, что не вышел на поле? Смешно даже спрашивать. Посмотреть на такую игру со стороны тоже полезно. И я для себя кое-что из наблюдений извлек. Но утешение это, конечно, слабое. Думаю, что и я бы неплохо мог тогда сыграть. Во всяком случае в Ганновере борьба ведь не легче была. А я, в первой встрече не игравший, мог бы и не вписаться. Но игра там у меня получилась…
В сборной меня очень хорошо встретили — сразу отнеслись ко мне, как к полноправному партнеру. Сергей Сергеевич Сальников говорил всегда, что любит со мной играть. Выходим, помню, на поле — он на трибуны посмотрит: много ли народу? «Полно… Надо сегодня выигрывать».
Кузьма из-за травмы в тот сезон не играл почти, я один оказался в сборной среди спартаковцев. Но они на меня не смотрели, как на чужого, хотя «Спартаку» в тот год и потом не везло в играх с «Торпедо».
Венгры уже не так были уверены в себе, узнав силу нашей команды. Когда на последних минутах у них шанс отыграться появился, — в наши ворота пенальти назначили, — и Пушкаш собрался бить, его супруга, рассказывали, в обморок упала на трибуне. Как-никак в воротах Яшин. И самое-то интересное, что Яшин угадал, куда Пушкаш пробьет, но не дотянулся до мяча.
По-моему, с той поры венгры больше волновались перед играми с нами, чем мы. В Москве они на следующий год, правда, выиграли 1:0 (Мы могли тогда и отквитать — я прострел сделал, а Толик Ильин в пустые ворота не попал, мяч перед ударом подскочил.) Но в Будапеште они впервые нам проиграли на своем поле. Второй гол я забил — мы с Кузьмой разыграли, и я один на один с вратарем вышел…
В общем, в пятьдесят пятом году мне очень повезло — против сильных игроков я сыграл, пожалуй, против самых сильных в Европе.
Осенью с французами играли — с такими мастерами встретились, как Копа, Венсан.
Симонян вышел на месте центра нападения, а я на месте Кузьмы — правым инсайдом. Но, как всегда, в центр смещался. Повторялся вариант, как потом стали это называть, сдвоенного центра, как мы с Кузьмой все время играли, задолго до чемпионата мира, когда заговорили про бразильскую систему — про Вава с Пеле. Да ведь сдвоенного центра еще Федотов с Бобровым играли, про это разве можно было забыть?
Французам поначалу мы проигрывали 0:1 — Копа и забил. А за две минуты до конца первого тайма я с подачи Сальникова сравнял счет. Во втором тайме Симонян вывел было нас вперед, но французы успели отыграться.
…Хотя в чемпионате страны мы играли в основном без Кузьмы — он всего тринадцать игр провел, правда, шесть мячей забил, — почти до конца первою круга мы шли третьими. И вдруг московскому «Локомотиву» проигрываем — 1:4. Проигрываем «на ровном месте» Можно сказать, что именно я и споткнулся — отсюда все и началось, и пошло.
Счет был 1:1. И тут пенальти назначают «Локомотиву». У нас тогда Золотов Юрий Васильевич считался пенальтистом. Но взялся пробить я — бомбардир все-таки, в том сезоне пятнадцать голов забил.
И неудачно пробил. Все расстроились — и я, конечно, больше всех.
Не надо было мне, наверное, одиннадцатиметровые исполнять Противопоказано мне их бить. Ведь если не забью — я дальше не игрок, впору вообще с поля уходить. И как подумаю заранее, что могу подвести товарищей, уж точно не забью.
Самое трудное — уберечь себя от огорчений, после которых сразу перестает идти у тебя игра. Уж потом ладно, можно попереживать, а пока идет игра — забудь про этот свой промах. Да и после игры лучше не терзать себя.
Но я этому за всю жизнь в футболе не научился — не мог не расстраиваться в таких случаях. Правда, научился, кажется, делать вид, что с меня, как с гуся вода. И некоторые верили, что не очень расстроен…
Как же я, однако, на самом деле переживал и как сердился на себя на эти переживания!
Поэтому и на партнеров за промахи редко сердился, никогда никого ошибкой не попрекал — понимал: каково им сейчас… Да и чего проще сказать товарищу: ладно, сейчас забьем, куда они денутся? И сам, когда других утешать начнешь, быстрее поверишь, что обязательно все будет хорошо.