…Появился я в команде года через три. В другом уже настроении — с чем то смирившийся, о чем-то успевший передумать. Но в принципе, наверное, такой же, разве что постарше, поспокойнее…
Сначала меня пригласили к нашему руководству. Посоветоваться. Хотя, я думаю, и без моих советов решение бы приняли. Но приятно, что вспомнили. Тем более, как уже сказал, я в эти годы далеко стоял от команды.
Иванов в тот период работал начальником команды, но всем заправлял, конечно, Маслов в качестве старшего тренера. Теперь вот руководство приняло решение: «деда» заменить. Кем?
Меня, между прочим, тоже спросили кем? Сейчас точно не помню, какие были кандидатуры, кроме Кузьмы… Кажется, Марьенко Я высказался за Иванова — долго не раздумывал. Меня тогда спросили: а как насчет того, чтобы пойти к Иванову вторым тренером. Я опять же особенно не раздумывал — согласился.
Не знаю, может быть, Кузьме и обидным показалось, что у меня именно насчет его кандидатуры спрашивают. Но я ответил чистосердечно. И вторым тренером согласился быть, стараясь не думать о возможной нашей несовместимости. Все, я надеялся, может выйти неплохо. Иванов уже был старшим, есть опыт. А для второго и моего скромного опыта должно было хватить.
Начали мы совместную работу неплохо Дела в команде такими были плачевными, что не до наших самолюбий оказалось. Положение пришлось срочно выправлять. И пока выправляли, никаких между нами трений не существовало. Советовались, соглашались друг с другом.
И все-таки в тренерский состав «Торпедо» я не смог «вписаться» Чего я, возможно, недопонимал — не нашел устраивающую всех линию поведения.
К власти я не рвался — это могу сказать определенно. Но держаться подчеркнуто несамостоятельно как обычно и держатся вторые тренеры, я, наверное, не умел. И, по-моему, в нашем случае и не обязательно слишком уж поддерживать субординацию. Я не тот человек, который непременно хочет во все влезть и непременно настоять на своем влиянии. Но быть в полной зависимости от кого бы то ни было — тоже не по мне.
Мне хотелось быть полезным команде. А изображать из себя «дядьку», отвечающего за дисциплину молодых, как мне предлагалось, — не мое.
В общем, в тот раз тренерская моя деятельность сложилась неудачно, хотя в команде мне было работать интересно.
…Как мне хотелось пропустить эту главу. Но я рад теперь, что она есть — легче все-таки, когда о том, что мучило, тревожило, о чем неприятно было вспоминать, расскажешь откровенно…
Дополнительное время
Может быть, многим из нас просто не хватало терпения для настоящего интервью с ним — интервью не безучастно вялого, вроде бы и позабывшего подробности только что прошумевшей игры Стрельцова, а того именно Стрельцова, чьи шаги (не бег, не рывок, но шаги с домашней привычностью ориентировки) как бы неумолимо сомнамбулически вели к заминированным интригой участкам футбольного поля.
Медлительность на поле прощалась ему в большинстве случаев из-за доверия к непрерывности его игрового мышления.
В жизни, однако, медлительность его речи, нежелание формулировать или нежелание вслушаться в вопрос, ответ до обидного общий или же непрестижно легкомысленный расхолаживали, как правило, собеседника-журналиста, спешившего отделить Стрельцова в жизни от Стрельцова в игре. Это, в конце концов, и стало расхожим мнением о нем.
Мало кто из нас захотел поверить, что в жизни вне футбола он способен к столь же неожиданным, отмеченным природным — то есть самым естественным — артистизмом озарениям, какие знакомы тем, кто видел Стрельцова в игре. Возможно, лишь в обычной жизни паузы между такими озарениями дольше. Но обычная жизнь и регламентирована произвольнее, чем матчи.
Словом, мы напрасно спешили доформулировать за Стрельцова, зря приписывали ему умные, как нам казалось, мысли, которые вроде бы соответствовали стилю его игры.
«Неотредактированный» Стрельцов разрешает, пожалуй, домысел, никак не идущий в разрез с тем, что знают о нем люди, близко с ним общавшиеся, люди, с которыми он откровенен. Впрочем, Стрельцов бывал и по-прежнему бывает откровенен в разговорах и с малознакомыми ему людьми. Он неоднократно обжигался на этом. Но менять привычки не в его характере.
Словом, интервью с ним при всей вышеупомянутой откровенности Эдуарда в большинстве случаев очень уж «не его», поэтому я без особого интереса взял у корреспондента ТАСС Владимира Дворцова почему-то сохраненную им вырезку из ашхабадской молодежной газеты, где напечатана была беседа журналиста Ю. Еронина со Стрельцовым, игроком сборной команды ветеранов Москвы.