– Ах вы ж, гадьё! Раньше темнотой прикрывались, вроде как совестились, а нынче и при свете пакостить взялись! Ну, держитесь у меня!
Резво перемахнул, как молодой, через высокое прясло своего огорода, забыв про калитку. Размётывая валенками глубокий хрусткий снег, подбежал к куче. Пятнисто-чёрной жирной тушей развалилась она на подтаявшем узорчатом льду. Торчали из неё клоки мазутной ветоши, ржавые, промасленные железяки, водочные бутылки и консервные банки. Понял Михаил Ильич, откуда мусор, – из гаража, с машинно-тракторного двора. Техника бывшего совхоза почти что вся переломана, водители и слесаря маются который год, тишком сбывают запчасти и горючее, пьянствуют. Однако гаража и мастерских не бросают люди – надеются, что оживёт совхоз, и все они пригодятся.
Лет десять никто не убирался на машинно-тракторном дворе и ещё столько не прикоснулись бы к завалам сора и отслужившего железа, да вчера внезапно объявился новый хозяин. Уже с месяц тянулись по Набережному слухи, что купил совхозное имущество Сергей Наездников – сын бывшего директора совхоза, взыскательного, порой скорого на расправу и суд, но всеми уважаемого Ивана Викторовича, скончавшегося в первые пореформенные годы на рабочем месте. При нём совхоз славился на всю область, если не на весь Союз.
О Наездникове-младшем ничего не было слышно, из армии он не вернулся в Набережное, говорили, стал в городе крупным предпринимателем. Новый хозяин рассчитал всю контору – управленцев и бухгалтеров, оставил только лишь сторожей и уборщиц. Сказал на собрании бывшим конторским, что будет принимать их на свою фирму исключительно по конкурсу. Нагрянул ближе к вечеру на машинно-тракторный двор с какими-то двумя рослыми парнями в тёмных узеньких очках; а из-под курток у них торчали бейсбольные биты. Слесаря и водители, по обыкновению выпившие, сонные, собирались было уже разойтись по домам, однако новый хозяин распорядился:
– Если к утру, мужички, двор не будет блестеть как пасхальное яичко, подыскивайте себе работу в другом месте. И не дай Боже ещё раз увижу вас косыми.
А крепыши в этих киношных очках стояли за его спиной, пожёвывая жвачку.
Не возразили мужики, только кто-то тихонько выдохнул:
– О-го-го.
Весь вечер и всю ночь скребли, чистили и мыли, даже своих домочадцев призвали в помощники…
Кричал и махал Небораков трактористу, чтобы остановился, но тот или не услышал или притворился. Дал газу, и полуразвалившийся «Беларусь» отчаянным рывком взмахнул на взгорок, по-лихачески круто свернул в проулок и был таков.
Прибежал Небораков в гараж. Взмок, распахнул на вспаренной груди овчинный полушубок, содрал с сырой головы шапку, отёр ею багровое потное лицо. Сидели мужики за длинным столом, забивали «козла», и когда Небораков вошёл в гараж, они вздрогнули, прикрыли ладонями домино. Он не поздоровался, от раскрытой двери молча смотрел на них и с перехватами дышал.
– Здорово, Ильич! Ну, напугал ты нас, дьявол! Чего распазил двери? Закрывай – не май месяц.
– Вы сгрузили мусор на лёд?
Мужики недобро посмотрели на него.
– Ну, мы, – отозвался завгар, щуплый, нахохленный мужичок. Он с треском припечатал к столу пластинку домино и дерзко уставился на Неборакова: – Что, ещё один хозяин объявился?
Сырые, парящие волосы на голове тягостно молчавшего Неборакова стояли в разные стороны и были похожи на какие-то ороговелости.
Завгар прокашлялся, попробовал мягче:
– Подумай, Ильич, кому она, твоя поганая запруда, нужна? Засыпать её чем-нибудь и – баста. Летом уже воняет от неё, как от дохлятины. Люди ещё спасибо скажут, что засыплем. Правильно я говорю, мужики?
– Верно, чего уж.
– Да я вас всех живьём похороню, а запруду не дам! – надвинулся на них и замахнулся кулаком Михаил Ильич.
Мужики побросали костяшки, повскакивали с мест. Заломили Неборакову руки, усадили на лавку. Он вырывался, сипел. Втроём едва-едва сдерживали его.
Завгар снова сказал за всех:
– Коню понятно, Ильич, что прав ты. Но и в наше положение войди: новый хозяин припёр нас. Мудохались тут всю ночь. Глянь – сияние какое! Даже при Сталине такого порядка не было бы.
– На запруду, гадьё, зачем сгрузили? Не могли до свалки доехать? Пять-шесть километров до неё… Да отпустите вы меня!
Отпустили.
– Славка, ты зачем сгрузил на лёд? – с напускной строгостью спросил завгар у тракториста, молоденького парня с замороженно неподвижными глазами.