– По привычке, – сморщился в никчемной улыбке тракторист.
Небораков плюнул под ноги, со стиснутыми губами посмотрел на парня. Сдавленно и тихо произнёс:
– Когда же мы станем людьми?
Хлопнул за собой дверью так, что посыпалась с потолка и стены штукатурка.
– Эй-эй, полегче: это теперь не государственные двери, а частные! – с насмешливой угрозой гаркнул вдогонку завгар и азартно потёр ладони: – Давайте-ка, парни, ещё разок сразимся. – И усмехнулся: – Пока не заявился ещё какой-нибудь хозяин.
Небораков шёл домой, резко отмахивая правой рукой со сжатым кулаком:
– По привычке, по привычке, гадьё!..
Лариса Фёдоровна ещё не вернулась из школы, а Михаилу Ильичу так сейчас нужен был собеседник. Бесцельно бродил по двору. С грохотанием отбросил ногой пустое ведро, зачем-то припугнул собаку на цепи, курил лихорадочными короткими затяжками. Не докурив одну, прикуривал другую папиросу. Был похож на большого взбешённого зверя в клетке.
– Да как же дальше жить, люди добрые?
Остановился перед рулонами рабицы:
– Лежите, голубчики? Хватит бока отлёживать, пора людям послужить!
Взвалил на плечо рулон, отнёс его к запруде. Следом второй, третий, чётвёртый, – за час-пролтора всё перетащил на опушку сосновой рощи. Снег был глубокий, но уже поеденный солнцем, обледенело-ноздреватый. Небораков проваливался с хрустом, иногда по колено. Тяжко было одному. «Эх, зря летом не послушал старшого». Взял в сарае корзину с гвоздями соткой. Были и мельче, но решил, что прибивать надо намертво; а по теплу ещё продольными брусками надо будет скрепить изгородь. Засунул за голенище валенка молоток, прихватил совковую лопату.
– Готов к труду и обороне!
Остановился перед первым столбом, а было их пять-шесть десятков до самой дамбы. Столбы остались от того времени, когда птичник благоденствовал, – кишел птицей, гуси и утки словно бы облаком покрывали водоём. Попробовал раскачать один столб, другой, обстукал молотком – пытал на крепость, на устойчивость. Ещё простоят не один год, хотя покосились и подгнили. Но по-настоящему в марте, конечно, не проверить – земля мёрзлая. Выбора нет, надо браться за дело.
Очистил снег от одного столба к другому, получилась глубокая стёжка. Распаковал рулон, стал натягивать сетку между столбами. Одному несподручно было работать. Сетка, съёживаясь, валилась из рук. Молотком поранил палец. Но, намучившись, прибил-таки один край, раскрутил сетку, прибил, натянув, к другому столбу. Упарился. Пот ел глаза, куржак залеплял ресницы. Но Михаил Ильич не отступал, даже спешил: коли взялся, так надо сделать, надо успеть дотемна.
Подошла Лариса Фёдоровна, от удивления слова не могла вымолвить.
– Не мешай! Один чёрт, сделаю, чего задумал.
– Я и не мешаю.
Потоптавшись на снегу, ушла домой. Со двора крикнула:
– Обед готов!
Он отмахнулся.
Последний рулон натянул, когда солнце зависло над рощей, готовое провалиться в снега и нагущающийся стылый воздух. Посидел на пне, шапкой отёр с лица пот, с волос соскрёб сосульки, осмотрелся. Удовлетворённо подытожил: все пути к запруде перегорожены – ледовая дорога перекрыта с обеих сторон, тропы от шоссе и села перерезаны. Хватило сетки, чтобы упереться в дамбу. По ней люди ходят, но мусора дуроломно, нахраписто уже не подвезёшь – узка она, только для мотоцикла или велосипеда. С восточной стороны запруду подпирают огороды, повдоль забора которых вьётся тонкая тропка, – тоже не подъедешь на технике, если только тележку прикатить руками. С юго-восточного края запруду бережёт небораковский дом с огородом.
Возле рощи перед сеткой затормозил бокастый большой, как автобус, джип, из него вышли трое крепких мужчин. «Какие-то господа, – с необъяснимым раздражением подумал Небораков, отводя взгляд от подходивших к нему незнакомцев и прикуривая. – Видать, вон из тех барских коттеджей. Горожане чёртовые, понастроили себе тут дач-дворцов! Хотели, значит, проехать по льду? А вот дулю вам на постном масле! Будут бить, так я просто так не дамся».
Двое здоровяков, молодых, в узеньких чёрных очках, с битами за пазухой, остановились в некотором отдалении, пожёвывали и зачем-то притворялись, что отчаянно скучают. А третий подошёл к Михаилу Ильичу, грузновато-долговязый, в потёртой кожаной куртке на толстом меху, с утомлёнными впалыми глазами.
– Бог в помощь, дядя Миша. Загон для скота сварганили, что ли?
Небораков не сразу признал Наездникова-младшего – постарел человек, а помнил его желторотым, бравым пареньком, студентом сельхозинститута. Неуверенно пожал Михаил Ильич протянутую руку, посмотрел пытливо, но скользом, – каков же он, новый хозяин Набережного? У Наездникова такая же широкая, тяжёлая, как у отца, скула, такие же длинные, корневато-вязкие сильные руки, такая же сутулая осанка и косолапая, с насторожённой звероватостью походка. В одежде не модник, как и отец, но всё на нём добротное, практичное. «Не кичится богатством», – подумал Небораков, приподымаясь и уже разговаривая с Наездниковым стоя.