Выбрать главу

Охота смеяться вдруг пропала.

—Вы ошиблись адресом, к нам больше не ходят коммивояжёры.

Грек сложил руки на животе и сочувственно вздохнул:

— Я все знаю, госпожа Мария: прочитал газету в Трапезунде. Наверно, сам бог нуждается в хорошем докторе, если он позвал ваш папа. Но я не думаю, что профессор Забродский оставил свою дочь без всякого средства. Станислав Казимирович имел достаточную практику. Богатые люди со всего света привозили к нему свои дети с больные лёгкие. Конечно, он был состоятельный человек, если на свой капитал купил здесь, в Крыму, виллу с парком над морем и открыл климатический курорт.

— Пойдёмте, — она встала, — я вам покажу деньги профессора Забродского, если интересуетесь.

И пошла, не оборачиваясь, вдоль каменных перил веранды. На ней был белый докторский халат. И поскольку её собеседник был моряк, он не мог отделаться от ощущения, что она плывёт, как парусная лодка. Она даже кренилась, как лодка, потому что шла в старых туфельках на сбитых каблучках.

«САХАРНЫЙ» БУНТ

В столовой санатория сидели дети, мальчики и девочки, в белых панамках. Они, видимо, собирались пить чай. Стаканы сгрудились в стороне на подносе, и двое старших — паренёк лет четырнадцати, с лицом, чуть тронутым оспой, и девочка того же возраста, с виду совсем уже барышня, — разливали чай.

Перед каждым лежал ломтик хлеба не больше спичечной коробки и бумажка с каким-то белым порошком. Дети, должно быть, отказывались принимать порошки: в столовой стоял галдёж, который сразу оборвался, как только вошли Мария Станиславовна и грек.

— В чём дело. Рая? — спросила Мария Станиславовна у девочки-барышни, разливавшей чай. — Почему шум?

— Революция, Мария Станиславовна. Они нас свергают: меня и Колю.

Младшие загалдели с новой силой:

— Они неправильно делят сахар!

Только теперь грек понял, что порошок на бумажках не лекарство, а сахарный песок в микроскопических дозах.

— Когда-то в России были соляные бунты, — сказала Мария Станиславовна, — а у вас, значит, сахарный? — она рассмотрела все бумажки. — Абсолютно одинаковые порции!

— Нет, не одинаковые! — возразил мальчишка лет десяти, видимо, главный застрельщик бунта. — Мы посчитали крупинки!

Мария Станиславовна взглянула на грека: понял ли он, что происходит?

Грек сделал вид, что рассматривает дерево. Посреди столовой росло дерево. Оно выросло такое высокое, что для него специально в стеклянной крыше столовой пришлось проделать дыру, и теперь дерево проходило сквозь крышу, его крона шумела над павильоном.

— Хорошо, Серёжа, — сказала Мария Станиславовна, — я сама буду развешивать сахар. Коля! — обратилась она к пареньку, которого собирались свергнуть. — Принеси аптекарские весы.

Пока Коля бегал за весами. Рая поставила перед греком стакан подкрашенной водицы — здешний чай.

Коля принёс весы и длинный ящичек с гнёздами мал мала меньше для гирек. Гирьки Мария Станиславовна брала пинцетом.

— Чтобы на гирьках не оставался жир от рук, — объяснила она и, окончив взвешивать, присела за стол рядом с греком. — Дальше пусть делят сами. У них свой способ.

Способ оказался простым:

— Олюня, отвернись, — распорядился Коля.

Самая маленькая девочка послушно повернулась лицом к двери.

— И не подглядывай! — закричала другая девочка.

Коля коснулся пальцем одной из бумажек с сахаром:

— Кому?

— Андрею!

Андрей схватил свою долю.

— Кому?

— Райке!

Девочка-барышня тоже получила.

— Кому?

— Серёже!

Застрельщик бунта с достоинством взял свою порцию.

— Кому?

— Катюше!

— Кому?

— Дяде.

Грек оглянулся…

— Вам, вам, — сказала Мария Станиславовна.

Грек испуганно отодвинул стакан:

— Нет, нет! Дяде не надо. Дяде доктор запретил кушать сладости… слишком много, — физиономия господина Михалокопулоса стала красней его фески. — Дядя лучше покурит на свежий воздух.

Наталкиваясь на столы и стулья, грек выскочил из столовой и по первой же попавшейся аллее углубился в санаторный парк…

МАДАМ-КАПИТАН

Навстречу греку из зарослей одичавших изломанных и увядших табаков вышла дама. Дама самая натуральная: вся в кружевах и рюшах, как парижский зонтик. Её кукольное личико утопало в страусовом боа. Серьги с подвесками раскачивались на ходу и, чудилось, издавали мелодичный звон. Но из крошечного ротика, похожего на цветок львиный зев, вырывался боцманский бас:

— Это ваша «Джалита» болтается у рыбачьей пристани?

— Наша.

— Значит, это вы из Константинополя? А где «Спиноза»? Уже на неделю опаздывает!..

— «Спиноза» не будет. Совсем присохнул в Константинополь, у стенка стоит, котлы холодные.

— Чего же они ждут? Пока красные возьмут Крым?..

Грек только руками развёл:

— Мы человек маленький, пароходом не управлял.

Мадам оглядела грека снизу вверх: от штиблет до фески.

— Слушай, как тебя там…

— Ксенофонтос Михалокопулос.

— Длинновато для короткого разговора. Сколько?

— Нисколько.

— Вам дают не бумажки, а золото!

— Пассажиров не берём.

— Половина сейчас, половина в Константинополе.

— Не берём пассажиров.

— Все сейчас! Сразу! Тут же!

Дама стала отстёгивать серьги с подвесками…

— Нет, нет, мадам. Ваше золото лёгкое, а вы тяжёлая: много чемодан. «Джалита» совсем маленький ботик.

— Контрабандистская лайба! Вроде я не знаю. У самой муж моряк. Капитан! Понял? Был бы он здесь… Ну да черт с тобой! — из бархатного ридикюля, расшитого несортовым жемчугом, дама вынула золотой портсигар, нажала кнопочку — полированная крышка откинулась, осыпав грека солнечными зайчиками, машинка внутри портсигара сыграла первые такты ноктюрна Шопена. — В нём без малого фунт золота, — сказала она, — можешь взвесить.

— Не интересуемся.

Её глаза, узкие, «в японском стиле», сузились ещё больше:

— Может, ты не коммерсант? Прикидываешься? А? — дама отступила шага на два, как бы фотографируя грека. — Интересный сюжет для контрразведки!

Грек протянул руку за портсигаром:

— Подумать надо.

— Подумай, пока думалка на плечах.

Грек взвесил портсигар в руке, внимательно рассмотрел его и даже обнюхал.

— Что ты там ищешь? Пробу?

Но грек читал надпись на крышке.

— Вы сказали, ваш супруг капитан?

— Дальнего плаванья.

— А здесь написано — генерал. — Грек довольно сносно, хотя и медленно, читал по-русски: — «Генералу медицинской службы, профессору Санкт-Петербургской военно-медицинской академии Станиславу Казимировичу Забродскому от друзей и коллег в день…»

— По-твоему, у дочери Забродского могло удержаться золото в доме? — прервала она чтение.

— Мария Станиславовна очень дорожит память папа.

— Ей не приходится дорожиться! Интересно, как бы она прокормила целый выводок кухаркиных детей?

— Это все дети кухарки? — не понял грек.

— Ну, так говорится… У неё сейчас и кухарки-то нет. Старшие дети все делают: Рая и Коля. А вообще-то там всякие есть: Рая вон внучка статского советника, а Колю при красных привели, при Крымской Республике, Серёжу — тоже…

Грек, подумав, сунул портсигар в карман обдергайчика.

— Будем считать — это задаток. Вы где живёте?

Дама указала в конец аллеи, где виднелась ограда санатория:

— Тут, по соседству, за заборчиком. Но твоё дело телячье — ждать на пристани. И ни с кем больше не договаривайся. Понял? Кто меня обманет, тот долго не проживёт. — Она наклонилась к самому уху грека так, что он чуть не задохнулся от запаха розовой эссенции и вина. — Знаешь, кто у меня сейчас на веранде сидит, угощается белым мускатом? Не знаешь? Так вот, не приведи бог тебе узнать!..

Заскрипел ракушечник аллеи — дама исчезла в зарослях табаков. Запах вина и эссенции долго не выветривался там, где она прошла. Грек пошёл по ароматному следу дамы и уткнулся в решётчатую ограду. За оградой был, видимо, чей-то хозяйственный двор. В загончике хрюкала свинья. Мужик в клеёнчатом фартуке приволок эмалированную кастрюлю и вывалил свинье в корыто остатки пищи.