— В общем, да. — Шейн закурил, не предложив сигарету своему собеседнику. — Но в данный момент у меня нет клиента.
— А не мог бы я им стать? Тогда все, что я скажу, останется между нами.
— Но судить об этом мне, — предупредил Шейн. — Если это поможет найти Джаспера Грота… — Он вопросительно посмотрел на Каннингема.
— Если бы что-то такое было мне известно, я бы уже сказал об этом. Видите ли, я бы хотел поговорить о дневнике, который Джаспер вел на плоту. Он имеет право продать его газете для публикации?
— Свой собственный дневник? — нахмурился Шейн. — Почему бы и нет?
— Независимо от того, о чем идет речь? Вернее — о ком?
— О вас, вы хотите сказать?
— Ну… да. Я как-то и не думал об этом до сегодняшнего утра, понимаете? До того как тот репортер увидел его и предложил Джасперу кучу денег за право публикации. Но в нем довольно много личного — такого, что я не хотел бы видеть напечатанным. Знаете… некоторые вещи, которые я рассказал ему, когда нам казалось, что мы уже не выберемся из этой передряги живыми. В такой ситуации у любого крыша поедет.
— Ни одна уважающая себя газета не захочет публиковать что-то, что можно истолковать как клевету, — покачал головой Шейн. — Им придется исключить из текста всю касающуюся вас или кого-то еще информацию, опубликование которой может нарушить ваши права.
— Да, но ведь я точно не знаю, что Джаспер записал в дневник, а что нет. Если бы я мог раздобыть его и взглянуть, я бы чувствовал себя спокойнее.
— А где сейчас этот дневник?
— Вот этого-то я и не знаю. Репортер забрал его сегодня утром, но я понятия не имею, встречался ли с ним Джаспер после этого еще раз. Но вот что интересно… поскольку Джаспер так внезапно исчез… если с ним что-то случилось… понимаете, о чем я? Останется ли у репортера право на публикацию?
— Вы хотите сказать — если Грот умер?
— Ну… да. Я же сказал — только что-то из ряда вон выходящее могло помешать ему прийти на ужин.
— Но тогда, — Шейн пожал плечами, — все будет зависеть от того, заключили ли они соглашение о публикации. Мне кажется, в противном случае дневник стал бы собственностью миссис Грот, и право заключать подобные соглашения принадлежало бы ей.
— Как вы думаете, вы смогли бы достать его?
— Не знаю. Это зависит от того, у кого он сейчас.
— Я бы заплатил хорошие деньги за то, чтобы посмотреть его и отметить места, которые, с моей точки зрения, печатать не надо.
Шейн задумался.
— Я мог бы это устроить… если он у репортера «Ньюс». — Он сделал очередной глоток и поставил рюмку на стол. — А что там насчет Леона Уоллеса? — небрежно спросил он.
Рука Каннингема дернулась, и несколько капель виски выплеснулось на стол. Его глаза расширились от испуга.
— Что насчет него?
— Это я вас спрашиваю.
На лице стюарда застыло свирепое выражение.
— Вы что, мистер, решили с Джаспером подшутить надо мной?
Шейн откинулся назад и недоуменно пожал плечами.
— Я задал вам простой вопрос.
— А я вас спрашиваю, что вам известно о Леоне Уоллесе? Где и когда вы вообще о нем слышали — вот что я хотел бы знать.
— Я детектив, — спокойно ему напомнил Шейн. — Припоминаете? Это моя профессия — знать о таких вещах.
— Да… Вы что, разыграли передо мной спектакль вместе со своей секретаршей и старушкой Джаспера? Так? Чтобы я как дурак все разболтал?
— Не понимаю, о чем вы.
— Черта с два не понимаете! — вскипел Каннингем. — Они мне все преподнесли так, чтобы я считал, что вы сегодня вечером впервые услышали о Джаспере и о его дневнике! Комедию ломали, одурачить меня хотели, ведь так? Что вам рассказал Джаспер о Леоне Уоллесе?
— Ничего, — ответил Шейн.
— А его жена? После моего ухода?
— Она даже не упомянула его имени.
— Вы лжете, — прохрипел Каннингем. Он приподнялся и перегнулся через стол, воинственно выпятив квадратную челюсть. — Не думайте, мистер, что вам удастся влезть в это дело. Ни черта подобного. Никто не сможет обращаться с Питом Каннингемом, как с молокососом.
— Сядьте! — Голос Шейна прозвучал как удар хлыста. Он спокойно выдержал загоревшийся бешенством взгляд молодого человека. Когда Каннингем медленно опустился на стул, Шейн продолжил: — Я не лгу. По крайней мере, таким соплякам, как вы. — Он поднялся. — За выпивку платите вы. Если решите продолжить наш разговор, можете найти меня в моей конторе или по этому адресу. — Он назвал Каннингему свой отель, вышел из кабинки и быстрыми шагами направился к выходу, отрывисто кивнув по пути Эрни.
По дороге домой он притормозил у газетного киоска и купил вечерний номер «Геральда». Поставив второй раз за вечер машину в гараж, он поднялся к себе, кинул сложенную газету на стол рядом со стаканом, в котором плавали полурастаявшие кубики льда; с облегчением стянул с себя пиджак, ослабил ворот рубашки, подлил в бокал коньяка, насладиться которым сполна ему помешал звонок Люси, и устроился поудобнее в кресле, развернув газету. Вся первая страница была отдана драматической истории спасения двух членов экипажа самолета, упавшего две недели назад в море, на котором возвращались домой в Соединенные Штаты сорок демобилизованных со службы в Европе солдат.
Поскольку первое сенсационное сообщение об этом появилось в дневном номере «Ньюс», статья в «Геральде» была не столь эффектной и эмоциональной, но зато более полной и содержала основанные на фактах материалы.
Тут же были помещены снимки заросших густой щетиной Грота и Каннингема, сделанные прямо на пристани, и фотография Альберта Хоули, молодого солдата, умершего на спасательном плоту, очевидно, извлеченная из архива газеты. Джаспер Грот был исхудавшим мужчиной средних лет с запавшими глазами и изможденным лицом. С фотографии Альберта Хоули смотрел стройный юноша в костюме для верховой езды; впечатление от его добродушной улыбки слегка портили вяло опущенные уголки губ и подбородок, который вряд ли можно было назвать волевым.
Шейн внимательно прочитал весь газетный отчет, ни разу не встретив ни одного упоминания о дневнике, который Джаспер Грот вел на протяжении всего десятидневного дрейфа на спасательном плоту. Имени Леона Уоллеса тоже нигде не попалось.
Благодаря важной роли, которую семья Хоули играла в общественной и экономической жизни Майами, им и их единственному сыну была отведена значительная часть газетного репортажа. Выяснилось, что из близких родственников молодого Хоули остались лишь его мать и сестра Беатрис. Часть материала была посвящена женитьбе двадцатилетнего Альберта Хоули чуть менее года назад. Бракосочетание, ставшее одним из самых пышных торжеств года, очевидно, произошло как раз перед тем, как его призвали в армию, и автор статьи совершенно недвусмысленно намекал, что это была последняя отчаянная попытка состоятельного и избалованного молодого человека избежать службы в армии в качестве простого солдата — попытка, решительно пресеченная местным департаментом по набору на военную службу.
Любопытство вызывало и то, что овдовевшая миссис Хоули более нигде не упоминалась. Далее утверждалось, что ни один из членов клана Хоули не согласился дать интервью. Ни слова от семьи по поводу гибели Альберта, единственного пассажира, чудом оставшегося в живых после аварии вместе с двумя членами экипажа.
Однако, как справедливо отмечала «Геральд», эта кажущаяся бесчувственной сдержанность Хоули частично объяснялась тем фактом, что семья уже была в трауре в связи с недавней кончиной Эзры Хоули, дяди Альберта и фактического главы всего клана на протяжении последних шести лет с момента смерти его брата, также являвшегося и его компаньоном по «Хоули энтерпрайзес».
Эзра Хоули умер в возрасте шестидесяти восьми лет в тот момент, когда уже было известно, что самолет потерпел аварию над океаном, но до того, как появилось сообщение, что Альберт Хоули был единственным оставшимся в живых пассажиром. Этой случайности оказалось достаточно, чтобы вдохновить автора статьи на пару абзацев философских рассуждений о неизвестности непознаваемого и на множество туманных намеков на некие повороты необычной судьбы Эзры Хоули, не освещенные пока в печати.