Вскинув брови, он внимательно посмотрел на ее раскрасневшееся лицо.
— Ангел мой, а как же норковая шубка? И лимузин? Только представь, как бы классно ты выглядела — ты несешься по городу, ветер свистит в ушах, а твои кудри…
— Прекрати, Майкл! — пронзительно воскликнула Люси. — Ты знаешь, как мне нравятся норковые шубы и лимузины, но всю жизнь я обходилась без них, проживу и дальше. Майкл, это не тема для шуток! — В ее голосе слышалась мольба и искренность, она говорила с ним, не обращая внимания на остальных, словно они были наедине. — Майкл, я восхищалась тобой, смотрела на тебя снизу вверх. Я знаю, что ты и раньше не соблюдал каждую букву закона, но ты делал это, чтобы в итоге добиться справедливости. Черт возьми, я верила тебе даже тогда, когда казалось — дальше некуда, и ты всегда оправдывал мою веру в тебя. Не делай этого, Майкл, умоляю! Ты слышишь, умоляю тебя! — Она встала из-за стола, протянув к нему руки.
Шейн не мигая смотрел на нее, на щеках у него залегли глубокие складки.
— Ангел мой, ты верила мне раньше. Поверь и на этот раз.
— Как я могу?! — Это был отчаянный крик, исходивший, казалось, из глубины души. — Это же неприкрытый обман. Мне все равно, о каких деньгах идет речь — о четверти цента или четверти миллиона. Прошу тебя! Если тебе хоть чуть-чуть не все равно, не делай этого.
— Ты знаешь, как я люблю тебя, — сказал он.
— Ты только притворялся. Если ты меня любишь, докажи это. Скажи этой миссис Мередит и ее продажному подручному, чтобы они убирались отсюда. А дневник сегодня же отдай Уиллу Джентри и выбрось это дело из головы.
Майкл Шейн медленно покачал головой.
— Видишь ли, ангел мой, я просто не могу упустить такой случай. Другого такого может не представиться. Поэтому будь умницей и напечатай соглашение в трех экземплярах, — убедительно добавил он. — Даю слово, ты никогда не пожалеешь об этом. Ведь речь идет о четверти миллиона долларов! — В его голосе слышалось чуть ли не благоговение.
— Будь я проклята, если я это сделаю! — Люси отчаянно замотала головой, и по ее щекам потекли слезы. Схватив блокнот, она вырвала страницы со стенограммой и, разодрав их на мелкие клочки, швырнула на пол.
Шейн шагнул к ней и резко схватил за плечо.
— Прекрати немедленно! Ты совсем потеряла голову.
— Да! — воскликнула она. — Впервые за много лет я потеряла голову. Знаете что, Майкл Шейн? Я вас ненавижу и презираю. Мне все равно, что вы на это скажете, но я не позволю вам вытворять над собой такие вещи.
— Кое-что ты забыла, Люси, — холодно сказал Шейн. — Ты моя секретарша… а не жена, так что прекрати…
— Слава Богу, что я всего лишь секретарша, — простонала она сквозь слезы. — Потому что я могу хотя бы уволиться, и я увольняюсь. Прямо сейчас. Я не вышла бы за вас, Майкл Шейн, даже если бы вы были единственным мужчиной на свете… и не останусь вашей секретаршей даже за миллион в неделю!
Стряхнув его руку, она бросилась к двери и захлопнула ее за собой с таким грохотом, что, казалось, затряслась вся комната. Некоторое время Шейн стоял, глядя на закрытую дверь, потом пожал плечами и спокойно сказал:
— Что ж, нам повезло, что я неплохо печатаю одним пальцем. Дайте мне десять минут, и наше соглашение будет готово.
Он повернулся и направился в спальню, где в углу стояла портативная пишущая машинка.
Глава 18
На следующий день Майкл Шейн проснулся на рассвете. Заметив в окне робкие лучи солнца, он посмотрел на часы, чтобы убедиться, действительно ли так рано, как кажется, взял сигареты и спички со столика рядом с кроватью и закурил.
Но, сделав первую затяжку, он почему-то не испытал обычного удовольствия. Дым имел настолько горький и противный привкус, что Шейн, поморщившись, даже повертел в руках пачку, не уверенный, что купил свои обычные сигареты. Сигареты были те же, и, делая вторую затяжку, он нахмурился еще больше.
Затем неожиданно вспомнил события предыдущего вечера и тут же все понял.
Люси! И ее непонятное поведение. Да, вчера ему пришлось жестко и решительно пресечь ее попытки заставить его отказаться от подписания в присутствии свидетелей соглашения с миссис Мередит, которое позволило бы ему остаться чистым в глазах любого суда. После ухода миссис Мередит и Симса он залпом опрокинул полный бокал коньяка, дотащился до постели и мгновенно провалился в сон, больше похожий на забытье.
Но теперь все всплыло в памяти с ужасающей четкостью. Пылающее от гнева лицо Люси, впервые так яростно выступившей против него. Интонации ее голоса, когда она язвительным тоном заявила о том, что рада, что она всего лишь секретарша, а не жена… что ненавидит и презирает его и не вышла бы за него замуж, даже если бы он был единственным мужчиной на свете…
Он содрогнулся и раздавил в пепельнице вонючую сигарету, вспомнив, как, пытаясь убедить Люси, зашел слишком далеко, сказав ей то, что до этого за всю жизнь говорил только одной женщине: «Ты знаешь, что я люблю тебя».
Впервые он сказал Люси Гамильтон, что любит ее. Несколько раз он был близок к тому, чтобы сделать это признание, но до вчерашнего вечера что-то удерживало его от того, чтобы выразить свои чувства словами.
Но почему? Ради чего? Чтобы тебя обозвали проходимцем?
Сердито откинув одеяло, он вскочил с кровати, босиком прошлепал на кухню и поставил кофейник на плиту, а потом вернулся в гостиную, чтобы позвонить в аэропорт и убедиться, что самолет компании «Мид-Америкэн» из Чикаго прибывает по расписанию.
Заглянув на кухню, он сделал огонь на плите потише и нырнул в ванную, чтобы принять душ и побриться. Быстро одевшись и выпив две чашки кофе, щедро разбавленного коньяком, он мысленно прокрутил свои планы на утро, стараясь выкинуть Люси Гамильтон из головы… снова и снова напоминая себе, что на карту поставлено четверть миллиона долларов. Если его невероятная догадка подтвердится, он должен довести до конца это дело независимо от того, есть теперь у него секретарша или нет.
Шейн приехал в аэропорт в восемь двадцать, узнал, где следует встречать прибывших рейсом из Чикаго, и, протолкнувшись сквозь толпу встречающих, оказался там как раз в тот момент, когда самолет, уже приземлившийся на дальней полосе, вырулил к зданию аэропорта.
Перед загородкой прохаживался служащий в форме. Большая надпись над его головой гласила: «Выходить на летное поле строго запрещается».
Нащупав в кармане пиджака пятидолларовую банкноту и зажав ее в кулаке так, чтобы между пальцев был виден лишь ее уголок, Шейн тихо сказал служащему:
— Мне позарез надо перекинуться парой слов со стюардессой с чикагского рейса, пока она не ушла. Что, если я потихоньку пройду, когда начнут выходить пассажиры?
Служитель понимающе усмехнулся, но отрицательно покачал головой. Однако, увидев цифру «5» на зеленой бумажке, торчавшей из кулака Шейна, застыл, потом пожал плечами и пробормотал:
— Я думаю, можно, только подождите, пока пройдет толпа.
Деньги незаметно перешли из рук в руки. Шейн спокойно ждал у барьера, глядя на летное поле. Наконец самолет остановился прямо напротив сектора, где стоял Майкл, подкатил трап, дверь пассажирского салона открылась, и на пороге показалась стройная фигура стюардессы, которая радушно улыбалась, прощаясь с каждым пассажиром.
Когда проход открыли, Шейн посторонился, пропуская наиболее шустрых, а затем незаметно скользнул за барьер и, прокладывая себе дорогу сквозь плотную толпу, зашагал к самолету. Он оказался у трапа как раз в тот момент, когда спускались последние пассажиры, и помахал шляпой, привлекая внимание стюардессы.
— Вам не передавали посылку для Майкла Шейна?
Она с любопытством окинула взглядом его рыжую шевелюру, кивнула и, приложив палец к губам, исчезла за дверью. Через секунду она появилась вновь, держа в руках тонкий продолговатый пакет, завернутый в коричневую бумагу, и торопливо сбежала вниз по ступенькам.