Но я, конечно, понимаю, в чем дело. Всем безразлично мое здоровье, пусть не врут. Всем им это безразлично — высохнет у меня мозг или нет… Этим негодяям нужно другое… Они бы рады потешить себя чем-нибудь дурным, грязным в моей жизни — это они называют потерей совести!.. Они хотят доказать, что я безнравственно живу… Но это не так, поверьте; я, скорее, стараюсь помешать всему безнравственному, обороняюсь от него, преодолеваю, пусть даже мне придется отыскивать проявления безнравственности, чтобы им противостоять…
Конечно, те, кто наслышался обо мне, не поверят, что я говорю правду… Но даю честное слово, все эти слухи обо мне сильно преувеличены. Ведь характер у меня тихий, мирный. Когда я трезв, я скорее печален, чем весел; я не любитель поговорить — кое-кому я этим мешаю, а кое-кого и раздражаю… Но и когда выпью, я держу себя в руках… Многие, когда выпьют, дерутся, ругаются и творят всякие безобразия. За одну пьянку столько глупостей наделают, что потом целых две недели голова болит… А я не таков! Я не дерусь, не ссорюсь, никого не обижаю. Единственное, что я делаю непривычное, — это много разговариваю, как вот теперь… Но что в этом такого? Какой я кому наношу урон?
Могу представить, что вам про меня наговорили… Мне, конечно, дела до этого нет, пусть черт с ними всеми знается, но если бы послушать меня — и я кое-что мог бы порассказать… Я не собираюсь защищаться, но объяснить кое-что я должен… Все следят за мной, ходят по пятам, а потом сплетничают…
Вот моя жена Зуза, например… Она-то уж точно раззвонила по всему свету, как застала меня в постели с бедняжкой Жофкой… Но разве она может говорить об этом? Разве знает она, как все было, с чего началось, как вообще дело до этого дошло? Ничего она, ведьма, не знает! А разговору на семь деревень хватит…
Бедная Жофка! Она ведь была больная… Что-то на нее порой находило… Шизофрения, что ли, болезнь эта называется или еще как-то… Когда они поженились с Иваном и она переехала к нам, мне очень нравилось, как они жили… Правда! Целовались они, миловались, чуть не на руках друг друга носили… И так было все время, пока сын был дома, пока не ушел на военную службу… Тогда уж Жофка была в положении, она очень была осторожна, как-то погрузилась в себя… Но тогда я еще ничего не замечал… Совсем ничего, до самых родов… Здоровая, сильная была девушка… Работала за двоих, все у нее спорилось. Что сварить, что посуду перемыть, корову подоить, боронить, дров наколоть, печь затопить, убраться — ничего, никакой работы не чуралась, все ей нипочем… Так и было все до самых родов… Когда парнишка у ней народился, она прямо ума чуть не лишилась от радости… Первые месяцы ничего не видела и не слышала, все ей застил младенец… Качала его, кормила, купала, обстирывала… Но уже тогда произошла какая-то перемена, и я это заметил… Например, стоило мальчику расплакаться, она совсем теряла голову, начинала вся дрожать… «Что с ним? Что с ним?» — спрашивала она меня или Зузану… «Как помочь ему?» — стонала она и часто плакала, когда всего-то и делов было, что сменить пеленку… Она так убивалась из-за каждой малости, что иногда, казалось, не вынести ей такой тяжести… Говорил я своей старухе, чтобы успокоила ее, чтобы объяснила ей хорошенько, как с детьми управляться… Но она меня не послушалась: «Принесла, так пусть как знает!» — И занялась своей работой…