— Да, смотрю я, смотрю, давно такой большой луны не видел, — сказал Пулла. Он взял бинокль, висевший у него на шее, и стал смотреть в него. Так он молча смотрел на луну, продолжая жевать. А потом повернулся к Ярначу:
— Далеко будет ездить людям, которые станут там жить, и холодно!
И Ярнач посмотрел на луну, потом на Пуллу.
— А тебе что? — удивился он. — Тебя-то оставят в покое, ты на земле помрешь…
— И ничего не известно, — возразил Пулла, но, видя, как Ярнач с жадностью пьет вино, выпил и он.
Некоторое время они еще молчали, только сверчки в траве вокруг них, как шпаги, скрещивали свои голоса. А рядом с ручьем квакали лягушки. Из черноты за сараем вылетел филин, заухал, покружился у них над головами и улетел.
— Вот Петрин испугается, — сказал Пулла, показывая на филина. — Уж он спит, наверное, под своим кустом…
— Это точно, — согласился Ярнач. — Еще не было такой охоты, которую бы он не проспал…
— Пусть спит, нам больше останется, — засмеялся Пулла.
— И зачем только он ходит на охоту? — удивлялся Ярнач. — И правда, зачем? Ведь он еще ни разу не выстрелил, будто и ружья у него нет… Он, наверное, просто любит спать на свежем воздухе.
— Не в том дело, — возразил Пулла. — Нет в нем этого азарта. А уж у кого его нет, у того никогда и не будет. Это уж ты мне поверь.
— А я верю, — ответил Ярнач.
Они посмотрели друг на друга, поулыбались, а потом каждый молча сложил свои салфетки и остатки еды. Допили и вино. От лунного света их лица побледнели и пожелтели. Через некоторое время они удобно вытянулись на сене.
— Знаешь, когда я так смотрю на луну, — вдруг начал Ярнач, — мне кажется, что она сладкая. Как мед. Затвердевший кусок хорошего меда. Так и хочется откусить… Так и хочется…
Пулла поудобнее устроился в сене и засмеялся.
— Ну и дурачина же ты, — проговорил он сквозь смех. — Придумаешь. Меда ему захотелось…
— Да что ты понимаешь, — махнул рукой Ярнач. — Все тебе смешно… Так и живешь вслепую со своим глупым умом. И какой тебе от него прок…
— Да уж какой-никакой, да есть…
— Впрочем, это я так… — сказал Ярнач.
Они помолчали, прислушались, но звука, которого они ждали, слышно не было. Ярнач посмотрел на часы.
— Рано еще, — сказал он. — Раньше десяти они не спустятся…
— А черт их знает, когда они спустятся!
— Все равно, надо потише.
— Ладно, будем шепотом, — зашептал Пулла. — Луна сегодня большая, сильная, звук хорошо разносится…
Он немного помолчал, а потом снова заговорил.
— А нашего Ондрея, моего брата, помнишь еще?
— Как же не помнить, — отозвался Ярнач, помолчав.
— Сегодня как раз двадцать лет, как он погиб.
— А что это ты о нем вспомнил вдруг?
— Да не вдруг, я с утра о нем думаю…
— Эх, Яно, Яно, жаль парня, жаль вашего Ондрея, что он так погиб…
Яно Пулла не отвечал. Он прикусил верхнюю губу, весь сжался и зарылся в сено.
Сено пахло тимьяном. Яно Пулла поднялся по лестнице на чердак и тихо сказал:
— Ондрей, выходи, есть пора.
За спиной у Яно зашелестело сено. Он обернулся и увидел, как сначала из него показалась голова Ондрея, затем плечи, левая рука со скрипкой и правая со смычком и только потом все остальное.
Ондрей отряхнулся, вытащил из волос сухие стебли, потом посмотрел на брата.
— Тихо? — спросил Ондрей.
— Тихо, — ответил Яно.
— Ушли, что ли?
— Нет, поели, отдыхают…
— Да я знаю, что они здесь, я слышал.
— Да ты не бойся, — шептал Яно. — Пойдем в хлев, там поешь, там тепло…
— А что, если кто-нибудь придет?
— Да говорю тебе, не бойся. По нужде они на зады ходят…
Они стали спускаться по лестнице. Лестница трещала, прогибалась под их тяжестью. Где-то кудахтала курица. Чирикали наевшиеся воробьи. Во дворе лаяла собака. Наконец они ступили ногами на пол. Яно выглянул за ворота, потом приоткрыл дверь хлева. Оба вошли.
В хлеву было тепло. Корова спокойно жевала. Когда они вошли, она посмотрела на них, моргнула и сразу же равнодушно отвернулась. Поросенок чавкал в своем закуте. Яно торопливо перевернул вверх дном пустую лохань и подвинул к ней табуретку. Ондрей сел и продолжал держать в руках скрипку и смычок. Он некоторое время колебался, потом положил и то и другое перед собой на лохань. Яно покрыл лохань белой салфеткой, положил еду. Ондрей торопливо ел. Быстрыми движениями он резал хлеб, сало и лук. По временам взглядывал на младшего брата. А тот как раз пристроился доить корову. Потом нацедил молока из подойника прямо в чашку.