Вздохнув, он потер уши и щеки, застывшие на январском морозе. Дыхание его тут же превратилось в белый пар. Холод проникал сквозь худую одежду и гулял по всему телу. Он побежал.
— Само, эй, Само, подожди, — услышал он голос позади себя.
Ярнач остановился, оглянулся. В темноте он увидел на снегу фигуру. Человек бежал не по тропинке, а прямо по снегу. Он узнал Мило Дарная, своего ровесника.
— Чего тебе? — спросил он, остановившись.
— Ты торопишься? — спросил Дарнай, сбивая с ботинок снег.
— Холодно, — ответил Ярнач, — говори быстрей.
— Даже если я буду медленно говорить, все равно ты будешь слушать.
— Опять в бутылку лезешь?
— Да нет, сейчас не до этого.
— Так что ты хочешь сказать?
— Я о твоем отце. Он пьет у корчмаря Калиса.
— Я знаю, — отмахнулся Ярнач.
— Ты бы пошел за ним.
— Не пойду.
— Как хочешь. Только он сидит там вместе с другими гардистами, нажрался и орет, — спокойно ответил Дарнай и достал сигареты. Он закурил, не предлагая Ярначу.
— А что он орет? — спросил Ярнач.
— Как всегда, когда напьется, — ответил Дарнай. — Что расстреляет всех партизан, их жен и детей…
— А тебе чего? — сказал Ярнач, но тут же тихо добавил: — Мало ли чего болтают, когда напьются…
— Не говори глупостей, — разозлился Дарнай. — Как это что мне до того? Ведь твой драгоценный батюшка грозился и моему отцу и мне! Он схватил меня за горло, и я еле-еле удрал из корчмы…
— Однако с тобой ничего не случилось!
— Может случиться, и не только со мной.
— А ты не бойся.
— Я-то не боюсь, — сказал Дарнай. — А вот скоро здесь будут русские. Знаешь, что они сделают с такими гардистами, как твой отец и его дружки? Знаешь? По головке их не погладят… И потом все изменится, это тебе надо знать. И вся деревня от вас отвернется: и от тебя, и от матери!..
Дарнай с силой ударил ногой по снегу.
Снег засыпал штаны и ботинки Ярнача.
— Я пойду посмотрю, что там делается, — сказал Ярнач и направился к корчме.
— Только гляди, чтоб не было поздно! — крикнул ему вслед Дарнай.
Ярнач не ответил, он торопился. Хотя стоял сильный мороз, он весь взмок, пока добежал до корчмы. Он уже хотел войти, но, когда услышал изнутри пение, шум и крик, остановился. И стал глядеть в замерзшее окно.
В корчме было весело.
Гардисты в сапогах с ремнями залезли на столы и плясали. Они прижимали к груди бутылки и выламывались, как уличные девки. Они орали друг другу в морду песни, тискались и обнимались. Корчмарь Калис вертелся вокруг них как белка. Старый Ярнач бешено колотил себя в грудь. Потом схватил со стола несколько стаканов и швырнул их об пол. Стекло разлетелось по всей комнате. Гардисты радостно завопили…
Само Ярнач отлепился от окна и отступил на несколько шагов. Он остановился, услышав за спиной шаги. Оглянулся. Старый Петровский, опираясь на палку, осторожно ковылял по скользкой дороге.
— На последние гуляют! — сказал старик, указывая пальцем на освещенные окна корчмы, откуда на всю деревню разносился пьяный гомон. Ярнач не отвечал и, чтобы старик его не узнал, поднял воротник до самых ушей и побежал.
Было десять часов, когда он вернулся домой и зашел на кухню. Он заглянул и в заднюю комнату, но свет не зажег, потому что услышал спокойное похрапывание матери. Тогда он снял пальто.
Долго стоял он посреди кухни.
Выпил кислого молока, отщипнул хлеба, но кусок не шел в горло. Он закурил. Дым показался ему горьким, но он курил одну сигарету за другой до одиннадцати. Потом разделся и влез в холодную постель.
Спать он не мог.
Он лежал в темноте, скрестив руки под головой. Что-то тяжелое и гнусное душило его. Он старался не шевелиться, чтобы это тяжелое и гнусное не разлилось по всему телу и вовсе не раздавило его. Он и так едва дышал.
И вдруг его отпустило. Снаружи, на крыльце, послышались тяжелые шаги. Кто-то грузно поднимался по ступенькам и дергал за кольцо. Он знал, кто это. Он быстро соскочил с кровати, пробежал через комнату в переднюю и в дверях столкнулся с пьяным отцом.
Отец едва стоял на ногах.
Он хватался за косяк, прижимаясь к нему лбом.
Он тяжело дышал, стонал. И вдруг у сына снова вспыхнул гнев. Потом схватил отца за руки, оторвал от двери и с силой столкнул с лестницы. Отец падал тяжело, вскрикивал и катился вниз по откосу до самого ручья.