Сын немного постоял босой на холодных, замерзших, заснеженных ступеньках, глядя вниз, куда должен был свалиться отец. Ни движения, ни звука. Он закусил нижнюю губу и вошел в дом. Дверь он не закрыл.
В кухне он достал из буфета поллитровку рома и выпил, не переводя дыхания. Потом вслепую дотащился до кровати, повалился и заснул. Утром разбудил его крик.
Мать вбежала в спальню плача, дергаясь всем телом.
— Самко, Самко! — кричала она.
Он сел, замотал головой. Голову ломило, в ушах стоял звон, глаза не открывались. Но руки и ноги повиновались ему, и он даже не дрожал.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Отец замерз.
Само быстро оделся, обулся, вышел на крыльцо и увидел, что около ручья вокруг мертвого тела собралась толпа. Он смотрел на них молча. Мать тронула его за плечо. Он обернулся к ней.
— Все будет хорошо, мама! Не бойтесь, все будет хорошо, — сказал он и стал спускаться по лестнице к отцу. Только теперь сердце его стало бешено колотиться.
Снег так ярко сверкал на солнце, что он зажмурился.
И продолжал спускаться по берегу вслепую. И когда увидел отца, он вздрогнул.
Он вздрогнул и перестал храпеть. Сел. Протянул руку к Пулле, который тоже проснулся. Луна повисла над ними угрожающе, точно желтая лопата.
— Что такое? — спросил Пулла.
— Ты ничего не слышал?
— Нет, я заснул.
— Я тоже, — сказал Ярнач, — но что-то меня ведь разбудило…
— А что? — спросил Пулла.
— Да я не знаю, — ответил Ярнач, — право, не знаю, да только я думаю…
Он не договорил. Потому что увидел, как по лугу кто-то бежит к ним. И Пулла увидел.
— Это Петрин, не стреляй.
Петрин точно услышал их и зажег на минуту фонарик. А когда добежал до них, то задыхался.
— Мать вашу! — набросился он на них. — Что ж вы не стреляли? Да тут целое стадо прошло!
Ярнач и Пулла искоса переглянулись и тут только все поняли. Один виновато засопел, а другой закашлялся.
— А ты чего же, ты-то чего не стрелял? — спросил Пулла.
— Да я заснул, — признался Петрин.
— Вот видишь, и мы тоже, — сказал Пулла.
— Куда же они побежали?
— Да вот тут, повыше вас да и выше меня. Совсем немного, — отвечал Петрин. — Передо мной только мелькнули хвосты последних, но, пока я схватился за ружье, они исчезли… Ну, уж если они никуда не свернут, то прямо наткнутся на тех троих…
Не успел он и договорить, как из-за холма, именно оттуда, где залегли Палицан, Леник и Эминко, раздались залпы. Сначала два, потом три, четыре, десять выстрелов раздались в ночи.
Пулла, Ярнач и Петрин переглянулись. Они не произнесли ни слова, не пошевелились, точно вросли в землю. Стрельба уже давно прекратилась, а они так и стояли. То ли ждали чего, то ли стыдились, то ли завидовали…
— Ну и положеньице! — первым заговорил Пулла.
— Это все из-за вот этой луны, — откликнулся Ярнач. — Это вот она нас усыпила!
Он схватил ружье и давай остервенело стрелять в луну. И стрелял, пока не кончились патроны.
— Ты что, рехнулся, дурень? — стал кричать на Ярнача Пулла. — Луне он мстит. Не надо было спать.
Ярнач злобно швырнул ружье в сено.
— Точно малые дети, — корчился от смеха Петрин. К нему присоединились и остальные.
— Ну, доставай свое вино, — сказал Ярнач Пулле. — Выпьем и пойдем смотреть, что добыли те трое.
— Есть и у меня бутылочка, — признался Петрин.
— Давай, — потребовал Ярнач.
Они уселись, выпили, поохали.
Когда стало светать, они забросили за спину рюкзаки, взяли ружья и стали подниматься на холм к трем счастливцам.
— И сохрани вас бог проговориться, что с нами случилось, — пригрозил Петрин.
— Сохрани бог, — сказал Пулла.
— Еще чего, — сказал Ярнач. — Чтоб нам сквозь землю провалиться!
И они прибавили шагу.
Когда они перевалили гору и стали спускаться в долину к картофельному полю и ручью, они услышали в кустах шум. Они остановились, прислушались. Тонкий визгливый смех Эминко раздался там.
— Черти, уже забавляются, — с завистью сказал Петрин. — И кто мне не давал тут остаться?
— Ладно, не мудри, — остановил его Ярнач. — Ты сам хотел туда идти…
Петрин только рукой махнул.
Вскоре они подошли к удачливым охотникам. Те допивали вино, пели песни. Встретили их со смехом, радостно, потому что нет человека счастливее охотника, который убил зверя.
— Сколько вы? — спросил несмело Петрин, когда те трое немного успокоились.
— Угадай, — сказал Эминко.
— Двух?
— Ха!
— Трех?