— Их связь продолжается несколько лет. Тайные отношения, которые она скрывает даже от самых близких друзей.
— Это, должно быть, очень трудно.
— Все во имя любви. — Тедди пожала плечами. — Совсем не та жизнь, которой она хотела. Он не собирается оставлять жену, а она об этом не просит. Моя героиня считает, что джентльмен любит свою законную жену, но другой любовью.
Сердце у Лиззи заколотилось гулко и часто.
— Это чувство нельзя назвать великой страстью?
— Нельзя. — Тедди помотала головой из стороны в сторону. — Однако оно важно и необходимо для него.
Свою жену и ее семью он знал всю жизнь. Во всяком случае, джентльмен умирает, и моя героиня остается в одиночестве, у нее есть только воспоминания о большой любви, о которых она никому не может поведать.
— Это очень печальная пьеса. — Элизабет встала, чувствуя, что ее охватывает непонятный страх. — Не знаю, хочется ли мне услышать остальное, и не уверена, что мне это нравится.
— Это и в самом деле еще не конец. — Тедди тоже встала. — Моя героиня случайно встречается со своим другом — с кем познакомилась в Америке. И здесь сюжет пьесы делает резкий поворот. Выясняется, что женщина, которую он любит, но с которой не мог быть вместе, была замужем за тем джентльменом, которого любит моя героиня.
— В самом деле резкий поворот, — сказала Лиззи. — И что далее?
— Кажется, жена узнала о другой женщине, но незадолго до смерти мужа, слишком поздно, чтобы выяснять с ним отношения по этому поводу. А друг понимает это дело так, что если муж нашел любовь всей своей жизни, то и она вправе обрести свою истинную любовь. Обрести душевный мир.
Элизабет с трудом проглотила комок в горле.
— И она его обрела?
— Не знаю. Пьеса еще не дописана.
Глаза двух женщин встретились, обе, казалось, бесконечно долго стояли и смотрели одна на другую, хотя прошла всего какая-нибудь минута. Первой очнулась Тедди:
— Мне пора. Я и так уже опоздала на примерку костюма.
— Вы будете играть в пьесе?
— Пока не знаю, Вы же сами сказали, что она очень печальна.
— Да, мне очень жаль. И вашу героиню, и мужа.
— Не стоит так уж огорчаться, ведь это всего лишь пьеса. — Тедди снова пристально посмотрела на Лиззи. — Если вы позволите дать вам совет, Элизабет, то я скажу, что Ники очень хороший человек. Не теряйте его снова.
— Я и не намерена. — Элизабет заставила себя улыбнуться. — Благодарю вас.
— Я желаю вам обоим всего наилучшего, — сказала Тедди, направляясь к двери, задержалась возле нее и добавила: — Она не винила мужа, поймите, и жену тоже, я говорю, само собой, о своей героине. Она была просто благодарна за то счастье, которое делила с любимым человеком.
У Элизабет от волнения так пересохло во рту, что она с трудом выговорила:
— А что с ней будет дальше?
— Она пойдет своим путем. Одна.
— Смею предположить, что в зрительном зале у всех глаза будут на мокром месте. — Элизабет с трудом справлялась со своими собственными эмоциями. — Я плохо знаю театр, но мне кажется, зрители предпочитают, чтобы в конце пьесы героиня нашла свое счастье. Со мной, во всяком случае, бывало именно так.
— О, дорогая моя Элизабет, мне следовало упомянуть об этом раньше. Моя роль — вовсе не роль главной героини. Это роль второго плана, а главные персонажи — друг и жена.
Она кивнула на прощание и ушла.
Элизабет опустилась на диван и дала волю слезам.
Можно ли и вправду обрести мир и покой?
Вероятно, но в эти минуты она не чувствовала, что на нее снизошли спокойствие и безмятежность. Не ощущала великого душевного покоя. Только огромную печаль и глубокое раскаяние.
Было, разумеется, некое утешение в том, что Чарлз обрел свою великую любовь, радость и счастье, которых не узнал с ней.
Может, и ей удастся обрести свое счастье благодаря тем волшебным чарам, которые витают в воздухе в это особое время года.
В Рождество возможно все.
Глава 18
Эффингтон-Хаус принял тот праздничный вид, какой принимал всегда в это время года. Ветвями падуба, плюща и лавра были украшены все балюстрады, все притолоки и оконные рамы. Ни один уголок не был забыт. А гости рождественского бала украсили себя не менее тщательно и в своем радостном, праздничном настроении прекрасно сочетались с рождественским убранством дома.
Элизабет, охваченная тревожными предчувствиями, тем не менее ощущала обаяние смешанного аромата вечнозеленой листвы и пряников с имбирем, которым полон был весь дом. Это дух нынешних Святок, сомнений быть не может.
Кристофер и Адам вместе со своими двоюродными братьями и сестрами, а также со старшими родственниками провели первую половину дня, украшая Эффингтон-Хаус, как это всегда делалось двадцать четвертого декабря с незапамятных времен. Элизабет, понятно, помнила это с детских лет.
По традиции утро началось с того, что довольно большая компания во главе с Джонатоном отправилась на ковент-гарденский рынок, чтобы выбрать там три самые большие и пушистые елки, которые потом доставлялись домой, в Эффингтон-Хаус. Две из них, украшенные стеклянными елочными игрушками и ленточками, устанавливали по обеим сторонам широкой двери, ведущей в бальный зал. Третью, точно так же украшенную, помещали в одной из гостиных и складывали под нее подарки, которые члены семьи делали друг другу. Герцогиня каждый год неизменно выражала недовольство тем, что елки не такие высокие, как ей хотелось бы, и неизменно оповещала о своем намерении послать на будущее Рождество за елями в Эффингтон-Парк. То ли исполнение этого ежегодного обета откладывалось по чисто практическим соображениям, то ли герцогиня с течением времени о нем просто забывала — этого никто не знал, да и не интересовался узнать. Это опять-таки превратилось в семейную традицию.
Элизабет не оставалась сегодня равнодушной к волшебству чудесного праздника; веселый смех ее детей и прочих отпрысков обширного семейства Эффингтон отвлекал ее от мыслей о Николасе хотя бы ненадолго.
За сутки, прошедшие с того времени, как она услышала рассказ Тедди о «пьесе», Элизабет пришла к некоторым умозаключениям. Одним из самых важных она считала следующее: Николас прав, она не обрела мира, точнее сказать, не обрела мира и покоя, связанных с Чарлзом. Она придумала ему оправдание, это скорее была надежда на то, что он нашел свою истинную и большую любовь. Она пережила то, что Чарлз отдал свое сердце другой женщине; пережила и его смерть. И теперь поняла как нельзя более ясно, что потерю Николаса она не переживет.
И не намеревалась его терять.
Нынче ночью они оба, Элизабет и Николас, завершат круг. Жюль права: это самая подходящая из всех ночей, чтобы начать заново то, что они когда-то едва не утратили окончательно. Канун Рождества — это возрождение надежд, обретение радости, воплощение любви. Разве не так?
К наступлению Рождества Николас Коллингсуорт, сэр Николас, будущий граф Торнкрофт будет принадлежать ей навсегда. А она будет принадлежать ему.
Именно так оно должно быть.
Все, что ей следует сделать, это найти Николаса немедленно; однако найти его оказалось не так просто. Элизабет переходила из комнаты в комнату, ее поздравляли с наступающим праздником, она отвечала; она видела, что граф Торнкрофт здесь… Николаса нигде не было. Но ведь он обещал ее матери непременно появиться в Эффингтон-Хаусе на балу, и если он был вправе нарушить обещание, данное Элизабет, то обманывать ожидания герцогини он просто не посмеет.
Джонатон может знать, появился ли Николас. Элизабет обошла бальный зал, но брата не заметила. Он-то куда запропастился? Элизабет проложила путь сквозь толпу гостей, покинула бальный зал и направилась в библиотеку. Джонатону пора бы подумать о женитьбе. Как только она и Николас решат свои дела, надо будет найти подходящую пару для брата, найти во что бы то ни стало, хочет он того или нет.
Элизабет отворила дверь в библиотеку и едва не столкнулась с Джонатоном, явно чем-то обеспокоенным.
— Скажи, пожалуйста, ты не видела… не встретила ли ты… — забормотал он, вытягивая шею и заглядывая сестре за спину.