- Ну ты как ребенок, ей-богу, - поморщился он. – А то не знаешь, не горят они…
В ответ я лишь горько всхлипнула. Я-то думала, что для людей пишу, чтобы им светлее было, радостней. Чтобы чуть-чуть счастливее стали! А если это никому не нужно…
Гость достал еще один носовой платок, точную копию предыдущего, и протянул мне.
- Ладно, скажу тебе по секрету, все премии уже забиты, - понизив голос, признался он и развел руками. – И хотел бы, да не могу. Разнарядка, будь она неладна. Хочешь тираж в сто тысяч? Только не плачь. Ладно, двести. Ну не плачь же! Отличный у тебя роман! Веришь, я бы без разговора присудил…
Я очнулась от собственного крика. Свеча почти догорела, и плавающий в воске фитилек судорожно вздрагивал. Свет уже дали, зеленый огонек монитора размеренно мигал, намекая, что пора бы все выключить.
«Господи, привидится же такое!» - оглядев стол с разбросанными листами рукописи, я облегченно перевела дух и поспешно вытерла слезы.
Дверь открылась, и на пороге возник Андрей.
- Солнышко... ну сколько можно работать? Я без тебя заснуть не могу.
- Андрюш, ты подумал? – неторопливо складывая листы ровной стопочкой, перебила я, не глядя на мужа.
- О чем?
- Мы усыновим Павлика? – помимо воли в моем голосе зазвенели нотки обиды.
Сон не выходил из головы. Впервые я усомнилась в близком человеке. Пусть неосознанно, во сне, но все же усомнилась, и сейчас пыталась осмыслить, почему.
«Потому что он слишком долго думает…»
Конечно, все его доводы правильные. И про ответственность, и про то, что чужой ребенок – еще большая тайна, чем свой. Но я же чувствую, что этот мальчик наш!
- А до утра этот вопрос никак не потерпит? – Муж подошел, присел рядом и взял меня за руку.
- Нет, - твердо сказала я.
- Ну тогда усыновим, конечно! - он перевернул мою ладошку и поцеловал.
- Правда?!
- А могло быть иначе? - он улыбнулся, подхватил меня на руки и закружил по комнате.
- И ты будешь любить его так же, как Леночку?
- Буду.
- И никогда нас не бросишь?
- Ты совсем с ума сошла? – Андрей резко остановился и изумленно уставился на меня. – А ну-ка брысь спать! Доработалась!
«Наверное», - засыпая в объятьях любимого мужа, подумала я.
За чисто вымытым окном хлопьями падал снег, и казалось, что стекла нет вообще, а ночь плавно перетекает в комнату. Что вот-вот закружат вокруг новогодней елки залетные снежинки, подмигивая веселым огонькам гирлянды, как сейчас подмигивают искоркам фейерверка во дворе. Народ высыпал на улицу, смеялся, шутил и запускал ракетницу за ракетницей.
Я, прижимая к себе Леночку, смотрела на заснеженные ели за окном, живые, с мохнатыми лапами, и радовалась, что больше никогда в нашем доме не будет настоящей лесной красавицы. И пусть в углу стоит искусственная елка, не пахнущая свежей морозной хвоей, зато она точно не станет медленно умирать, осыпаясь засохшими пожелтевшими иголочками, а это, оказывается, так важно!
Пахло апельсинами, конфетти и бенгальскими огнями. Пахло шампанским, оберточной фольгой от подарков и праздничным пирогом. Пахло Новым Годом и Новым Счастьем.
Павлик обнял Андрея за шею и горячо зашептал:
- Папочка, а я всегда знал, что вы меня заберете. Только мне никто не верил. Я им говорил, что моя мама пишет сказки, а они все равно не верили. А я-то знал…
- Конечно, сынок, - Андрей покрепче прижал Павлика, погладил его по голове и так же, шепотом, сказал: – Ну они же не знали, что наша мама – фея.
- О’кей, я изыскал резервы. Подписываем? – он радостно протянул мне бланк договора. Среди замысловатой вязи огненными буквами горело: «Нобелевская премия».
- Нет уж, дудки, - засмеялась я, состроив ему веселую рожицу. - Иди-ка ты, милый, к дья… короче, иди-ка ты сам себя искушай!
Конец