Антарес упёрлась ладонью в его кресло, повернув Дюрандаля лицом к себе, скользнула ледяными пальцами по линии челюсти, заставила его посмотреть себе в глаза. Он опешил от её напора, забыл, как реагировать, растерялся.
И не сразу вспомнил, что для могущественного вампира достаточно одного прикосновения, чтобы прочитать мысли жертвы. Плевать, сколько на Дюрандале висит серебра, физический контакт стирает всю защиту, все границы.
Парень вздрогнул, когда в голову постепенно, неторопливо и осторожно вливались мысли, которые ему не принадлежали, воспоминания, которых у него никогда не было. Опасно. При желании Антарес могла и порыться в его личных воспоминаниях, и раздавить его разум своим острым каблучком.
Сколько ей лет? Четыре сотни? Дюрандаль хмыкнул. Он же гений, вундеркинд и архиепископ. Проиграть Антарес, поддаться её влиянию мог кто угодно, но не он.
В конце концов по венам Дюрандаля текло пламя. Красный цвет, контролировать который практически невозможно. С мысленной атакой он обязан справиться.
Прикрыв глаза, он на мгновение погрузился в чертоги разума — в полуразрушенный лабиринт из красного кирпича. Там хранились все его воспоминания, все знания и каждая мысль, выточенная письменами на вечных стенах. Лабиринт разветвлялся, уходил за горизонт, поднимался в небо, устремлялся под землю. Выхода оттуда не было, были лишь бесконечные, вечно добавляющиеся знания.
И для Антарес Дюрандаль захлопнул туда вход.
С телепатами умели бороться почти все Центаури. У магов это получалось лучше всех, а вот демоны почти беспомощны.
Улыбнувшись, он коснулся ладони Антарес у себя на лице.
И почувствовал.
Разочарование, одиночество, холодную пустоту, отчаяние. Нет выхода. Нет сил. Тоска. И жажда. Бесконечная, донимающая, болезненная жажда. Некому довериться, некому излить душу, ни с кем не почувствовать покоя. Кругом кровожадные бессмертные, а собственное могущество нависло над головой дамокловым мечом.
Дюрандаль со стоном выдохнул. Все эти чувства, каждое из них, были прекрасно ему знакомы.
Её глаза горели во тьме, когда она вливала в него то, что не могла произнести вслух.
Она так надеялась, что после убийства мужа получит удовлетворение, наслаждение, ощутит хоть что-то после двух сотен лет в гробу. Но на деле оказалась пешкой в руках Ангетенара. Это мучило её, терзало, это раздавило её гордость, уничтожило, сломало.
Неудивительно, что на неё снизошло озарение. После таких-то жизненных потрясений...
Месть не вернула её в прошлое, не исправила ошибок, ничего не изменила в жизни. Она всего лишь лишила Антарес цели существования.
— Твою мать, — выдохнул дым Дюрандаль. Руки тряслись от такого грубого вторжения в разум; пальцы вспыхнули, и ему пришлось напрячься, чтобы заставить огонь погаснуть.
Но и это было не всё. Антарес наращивала могущество, потому что всегда, каждую грёбанную секунду чувствовала себя беспомощной, беззащитной, уязвимой.
Она отняла руку, только когда выжгла Дюрандаля грузом своих переживаний.
— Наверное, Проксима вбивает вам в головы, что все вампиры жестоки из-за жажды крови, — она отвела взгляд в сторону. — Не совсем. Большинство из нас просто умирает от скуки.
Она собиралась уйти, вернуться в кресло, но Дюрандаль схватил её за руку, остановив.
Он скрипнул зубами. И зачем он это сделал? Первым его порывом было пообещать ей защиту, оградить её от всего, чего она так боялась. Он же чёртов рыцарь, воспитанный среди героических идеалов. Второй порыв — ощутить вновь те чувства, которые мучили его самого, почувствовать рядом родную, понимающую душу, вновь испытать её эмоции, найти в них отличия от своих собственных.
И, быть может, хотя бы ей раскаяться в своих грехах.
Глупо. Как же глупо.
— Что-то не так, архиепископ?
Да, твою мать. Всё не так! Какого хрена ты вообще распускаешь руки?! Зачем делиться сокровенным с ним?!
С таким, как он?!
— Лёд тронулся, архиепископ?
Она улыбнулась. Коварно, торжествующе, мрачно. Дюрандаль глухо вздохнул, потом выдавил из себя улыбку. Как бы он ни хотел казаться крутым и могущественным магом, одно проявление искренности сбило его с толку.
— Сними капюшон, — произнесла она, сощурив взгляд. — Я уже знаю, что ты прячешь не уродство, а ожоги.
Дюрандаль скрипнул зубами.
— Ты пришла, чтобы я помог расшифровать надписи на саркофаге. К чему всё остальное?
Он ударил кулаком по столу с такой силой, что лежащие на нём документы, книги и обереги подпрыгнули. Чудо, что ничего не вспыхнуло.