Мери встала передо мной, и я поняла, что она давно ко мне обращается. Сморгнув слезы, я переспросила:
— Что ты сказала?
Симпатичное лицо Мери недовольно скривилось, кажется, я прослушала какую-то её гадость. Вместо неё в беседу вступила её мать, неожиданно появившаяся рядом.
— Мой дорогой муж скончался в собственном кабинете, — печально сказала Исмена и сжала руку Мери в ненужной поддержке. — Его отравили, убили исподтишка — гнусно, мерзко. Чувствуется работа твоего любовника.
Сил не было реагировать на издевки мачехи и Мери. Воздуха категорически не хватало, в желании вдохнуть я открыла рот и положила ладонь на шею. Побег от Катрея, после чего он захочет отомстить мне, потерянная возможность увидеться с настоящей матерью… все это ради чего? Ради того, чтобы похоронить отца? Боги, я ведь даже похороны пропустила!
Все, не могу. Еще немного, и я упаду, вон как колени слабеют. Позорно расплачусь, самая не зная от чего. От горечи? Скорби? Жалости к себе? Раскисать перед Исменой и Мери — самое ужасное, что может только случиться. Поэтому я стиснула зубы и процедила:
— Моя комната все еще свободна? Или вы выкинули мои вещи, едва только карета со связанной мной тронулась с места?
Исмена медленно приподняли уголки губ, все её лицо выражало презрение ко мне. Так смотрят родители на огромного жука, которого притащил в дом сын. Вроде ребенок доволен, но так и тянет прибить эту мерзкую тварь увесистой книгой.
— Ну разумеется, комната твоя, — сдержанно произнесла Исмена и приложила руку к груди. — Пока длится траур, я не могу выкинуть прочь, как побитую дворняжку, дочь моего дорогого Медона.
Ага, а как пройдет траур, иди-ка ты, Кассандра, куда угодно, хоть в бордель — лишь бы не видеть твоего лица.
Не став грубить в ответ, я обогнула мачеху и Мери и начала подниматься по лестнице.
Почти сразу меня настиг довольный смешок Мери:
— Сегодня на закате пройдет моя коронация, а потом пир в честь новой главы дома, истинной дочери Медона Агенора. Приходи, какие-нибудь объедки для тебя мы найдем.
Я стиснула зубы и пошла дальше. Хотелось бы обвинить Мери в лицемерии — мол, отца едва похоронили, траур только начался, а ты уже пир устраиваешь. Однако все это было сделано в соответствии с традициями: если умирает глава дома, то во время траура возможно торжество лишь однажды, при восшествии на престол нового правителя. Другое дело, что у оборотней и траур длится недолго, всего две недели. Они ближе всех к природе и как никто другой понимают скоротечность жизни.
Не помню, как оказалась у себя в комнате. Просто в какой-то момент меня окутал родной запах, окружавший меня все детство и ассоциирующийся с безопасностью, и я разрыдалась. Уткнулась лицом в одеяло и дала волю слезам.
Душевная боль была настолько сильной, что превращалась в физическую: создавалось впечатление, что сердце сжимает что-то невидимое и вращает вокруг своей оси, натягивая и разрывая сосуды, по которым мчалась кровь. Все плохое, что сделал мне отец, отошло на второй план сейчас, и я помнила лишь теплые моменты — редкие, да, но от того невероятно ценные. Моменты, когда я могла называть его не отцом, а папой.
Он учил меня ездить верхом, когда мне было пять лет. Купил очаровательного пони, к которому Мери боялась даже подходить. Он лично учил меня стаабскому языку. Однажды защитил от нападок Дерека, моего единокровного брата. Первое время, когда я приехала в Агенорию и скучала по Эрибее, он сам укладывал меня спать и рассказывал истории. Нет, не волшебные сказки, где добро всегда побеждает зло, а реальные истории, происходившие много веков назад. Рассказы о древних королях и королевах, о суровых богах.
И почему-то сейчас, вспоминая все хорошее, я отпустила обиду. Да, возможно, он пытался меня убить. Пусть так. Медон Агенор был суровым мужчиной, жестким правителем, и как вожаку ему следовало уничтожить опасность, каковой являлась я — ведь именно в тот момент потеплели наши отношения с Катреем, я могла предать отца, предать Агенорию. Наверное, так он думал, когда давал указание. Но сейчас он умер, и я нашла в себе силы простить его.