«Есть, босс.»
Итак, снова вниз по лестнице и наружу, в темноту и вонь. Если кому-то надоело слушать, как там воняло, представьте, как мне надоело там бродить. Фу.
У Лойоша ночное зрение было лучше моего – то есть оно у него по крайней мере имелось, – и он, летя прямо впереди, направил меня к повороту на соседнюю улицу. Я упоминал, что они в этом городе удивительно широкие? Ну вот, вскоре я окончательно перестал понимать, где мы находимся и в какой стороне постоялый двор. Однако тут Лойош сказал:
«Здесь.»
«Хорошо.»
Я послушал. Храпят. Дверь оказалась не заперта и отворилась почти бесшумно. Миг, и я внутри.
«Шаг вперед, босс. Еще шаг. Подними руку. Правее. Еще чуть-чуть. Да. Это свеча.»
Кажется, между мной и сонным храпом была стена.
«В комнате кто-то есть?»
«Нет.»
Удивительно, какой яркой может быть обычная свеча, и как от ее света болят глаза. Есть простенькие чары для адаптации зрения к свету или к темноте, но я не собирался снимать амулет, так что пришлось подождать.
Храп прекратился. Прозвучал пьяный голос:
– Э? Чего?
Я застыл и услышал шепот, а потом все тот же пьяный голос потребовал:
– Дай поспать.
Снова – шепот, и на этот раз я даже разобрал:
– Лачи, в доме кто-то есть!
Я мог возразить «Нет, никого нету», но это ничего бы не дало. Так что я поставил свечу на полку.
Зрение у меня достаточно приспособилось к освещению, я встал рядом с дверью, повернулся вполоборота и поднял воротник плаща. Я слышал, как он шаркает к двери, и когда она открылась, я сумел окинуть взглядом соседнюю комнату и оценить местоположение людей и вещей.
У людей горло ощущается куда более уязвимым, чем основание шеи. Почему – точно не знаю, но такого рода вещи нужно примечать.
Дело будет недолгим. Самую тяжелую рукоять имел тот кинжал, что я носил на поясе, так что я взял именно его, и нанес крепкий удар по затылку проходящему мимо типу. Потерял он сознание или нет, не знаю, но в его состоянии этого точно хватило для утраты координации. Он еще падал, а я уже был у кровати и держал нож у горла женщины. Холодная сталь на горле в темноте обычно привлекает внимание, а поскольку я повернул нож не лезвием, а обухом, то мог нажимать достаточно сильно и не пускать крови зря.
Я заговорил ровно и спокойно:
– Ни звука, замри и не двигайся, или вы оба покойники.
В этот миг она могла бы закричать, но не сделала этого. А он еле слышно застонал.
«Присмотри за ним, Лойош.»
«Есть, босс.»
Я проговорил:
– Я не собираюсь вас ни убивать, ни грабить, ни причинять вам вред. Не заставляй меня менять решение. У меня есть вопросы. Ты ответишь и я уйду. Кивни.
Она кивнула, очень, очень широко раскрыв глаза.
– Твой муж колдун. Ты тоже?
Глаза ее стали еще шире. Я повторил вопрос. Она кивнула. Отлично, одним вопросом меньше.
– Ты состоишь в ковене?
Заминка, кивок.
– Кто им управляет?
– Я, мы, не знаю.
– Не знаешь.
– Главы ковена, они назначают друг друга, тайно. На собраниях они в капюшонах. Когда тебя приглашают, все в капюшонах и ты не знаешь, кто есть кто.
Что ж, Нойш-па говорил, что иногда бывает и так. По крайней мере она подтвердила, что ковен ЕСТЬ. Уже что-то.
– Мне нужно знать о двух видах колдовства в этом городе. Ты объяснишь.
Она, насколько было видно в смутном мерцании свечи из-за двери, казалась удивленной. Я убрал нож, но не стал прятать его.
– Подумай, – сказал я. – Мне важно это понять, но на мои вопросы никто не отвечает. Ты ответишь.
– Не понимаю, – прошептала она.
– Понимать тебе не надо, просто скажи мне то, что я хочу знать.
– Кто ты?
– Человек с ножом. Я слышал о колдунах, которые следуют светлому и темному пути. Что это значит?
Мне нравилась эта женщина. Просыпается посреди ночи, муж вусмерть пьян, в дом врывается чужак и вырубает его – и после этого чужак задает ей вопросы вида «только для посвященных» о природе тайных искусств. В таком состоянии нелегко собраться с мыслями и выдать внятный ответ, даже если очень сильно хочется; так что когда она открыла и закрыла рот несколько раз, а глаза наполнились испугом, я сказал:
– Ладно, давай сперва что-нибудь полегче. Почему семья Мерс ушла из города?
– Семья Мерс?
– Да. Те, кого позавчера убили.
– Но они ушли очень давно.
– Знаю. Почему?
– Не знаю. Это было очень давно, до моего рождения. Я только слышала.