Что... что ты им сказал? - тихо спросил поляк.
Я просил прийти сюда. У нас есть шанс выбраться живыми, - Влад изогнулся, закашлял кровью, немного полегчало.
Югослав подсел к нему, положил ладонь на его плечо:
Прости нас, - молвил он, - мы не знали, что ты спас нас. Тысячи извинений.
Владислав посмотрел на него, слегка улыбнулся. Он не держал на них зла; они были люди, обычные несчастные люди.
Ключ в замке повернулся. Пленники встали в ожидании. В камеру вошли несколько солдат из гестапо, в руках их не было хлеба. Один из них указал на Владислава, сказал:
Ты пойдешь с нами.
Его ноги подкосились. Неужели так скоро? А он хотел жить - просто жить, и вот в один миг все перевернулось. С нескрываемым отчаянием на лице молодой человек повернулся к сокамерникам, прошептал:
Храни вас Бог.
Пусть Господь сохранит и тебя, - тихо молвил поляк и перекрестил его.
Немцы схватили Влада за локти и вновь повели по темному длинному коридору, теперь уже в обратный путь. Когда они вышли из здания, в его глаза ударил яркий дневной свет и Влад, запрокинув голову, прищурился в бликах, прошептал: "Солнце", а в небесной синеве, высоко над головой парила одинокая белая птица. То, подумалось ему, и есть предвестник смерти, ангел уже ждет его, чтобы забрать туда, откуда нет возврата. Скорее бы все разрешилось.
Его повели вдоль стены - той, что отделяла тюрьму и поле. По ту сторону доносились голоса людей, они все еще были свободны в надеждах своих, а он уже обречен. Гестаповцы привели Владислава к старому деревянному сараю, там их поджидали офицеры с винтовками. Один из них передал пленнику кусок черной ткани, с усмешкой проговорил: "Завяжи это на глаза и встань к стене".
Сердце Владислава замерло и к горлу подступил комок рыданий - он понимал, что скоро умрет. И ему вдруг захотелось еще раз взглянуть на голубое небо, коснуться пальцами шелковой травы, увидеть отца и мать, обнять их, прижаться к материнскому сердцу. Невыплаканные слезы комом встали в груди, сдавили сердце ржавыми тисками. Он хотел попросить убить его сразу - без мучений и боли, ибо он всегда этого боялся, но вместо того Влад надвинул повязку на глаза - больше он ничего не видел, только слышал и подчинялся.
Офицер нацелил на него винтовку, проговорил:
Готов?
Да, - уже каким-то отдаленным, замогильным голосом промолвил юноша, похолодевший от ужаса.
Он ждал. Секунду длились словно вечность, все мысли его повернулись вспять перед отворившимся простором. Самое страшное в такие мгновения - вот это ожидание смерти: только бы быстрее, быстрее.
Гестаповец понимал чувства пленника, он наслаждался его страхом, его отчаянием. Приложив палец на курок, он начал отчет:
Айн, цвайн, драйн, - и тут же громко рассмеялся.
Владислав опешил: ему подарили жизнь? Но маленькая надежда вновь улетучилась. Офицер прицелился, отсчитал:
Один, два... три...
Опять смех, затем новый отсчет: все повторялось несколько раз - издевательства ради. У Влада не осталось больше сил, его ноги подкашивались, отказывая нести бремя тела, но страха почему-то не было. Немцы играли с ним в жестокую игру. Они смеялись над ним, над его бессилием, не чувствовали к пленнику ни капли жалости. Владислав более не мог стоять. В отчаянии он опустился на дощатый пол, запятнанный кровавыми казнями, и потерял сознание. Вспышка молнии вернула его к жизни. Он приоткрыл глаза, в слепящем свете увидел перед собой двоих офицеров, один держал флягу с водой.
Парень слабоват, - прозвучал голос на немецком языке.
Если бы сдох, было бы лучше, - парировал другой.
Генерал приказал отнести этого жидка за ворота к толпе, только зачем, если его можно убить здесь?
Ему все одно не жить. Не умер здесь, станет топкой для печи в крематории.
Офицеры рассмеялись. Они подняли Владислава и повели вдоль стены. Он шел среди них - маленький, молодой, на голову ниже остальных. Его довели до ворот и пустили в толпу варшавцев, в открытое поле. Влад вдохнул прохладный воздух сентябрьского утра, подставил пылающее от счастья лицо ветерку. Он жив! Он на свободе! Под ногами зеленая трава, мокрая от росы, над головой раскинулся лазурный небосвод, по которому плыли белые пушистые облака. Владислав чувствовал каждой клеточкой своего тела, как волна света проходит в него, как природа заполняет все его существо. Ему вдруг захотелось спрятаться ото всех, затеряться среди среди бескрайнего простора, превратиться во что-то маленькое-маленькое, стать невидимым, просто жить.
Глава шестая
Но это был не конец, а лишь начало - начало долгого пути. Немцы вновь погнали прочь, в другой квартал Варшавы. То и дело слышались их гортанные окрики, смех и брань, немецкие овчарки скалились на пленников, в злобе рычали.