Как ты догадалась? - недоверчиво, сузив глаза, поинтересовался Владислав.
Я твоя мать и знаю все, что ты делаешь и о чем думаешь. Также я знаю, как ты любишь разговаривать с цветами и деревьями, понимая их язык.
А папа ругается на меня за это. Он не верит мне, думает, что я обманываю, - печально отозвался мальчик и его красивые голубые глаза увлажнились от слез.
Я тебе верю, - молвила Бронислава, пододвинувшись к сыну и обняв его крепко-крепко, - я верила, верю и буду верить тебе всегда, потому что люблю тебя больше всех..
Владиславу больше не хотелось плакать. С детским светлым чувством он прижался к матери, сел ближе к ее бедрам, слышал стук ее сердца, осязал, как горячая алая кровь струится по жилам. Музыка сердца матери - бум. бум, бум - была любимой для него, проходя невидимым потоком в его существо сквозь ее тонкую белую кожу.
Глава четвертая
В большом, заново отреставрированном армянском соборе во Львове, среди восточного великолепия и европейского барокко, в свете косых солнечных лучей и множества восковых свечей, от которых исходило легкое тепло, у алтаря на постаменте стоял семилетний мальчик с широко раскрытыми глазами. Над его головой свешивались блестящие хрустальные канделябры, окутывающие светом дитя. Владислав был одет в белоснежные роскошные одеяния, лицо бледное от страха неизвестного. Его уши отчетливо различали церковное песнопение на армянском языке и он понимал каждое слово, ибо давно еще - изо дня в день - заучивал наизусть армянские молитвы и Писание, повторяя их за своей бабушкой Вильгельминой.
Теперь Владислав был один: ни отца, ни матери не находились рядом. Лишь его великий дядя Теодорович в праздничной широкой сутане ходил вокруг мальчика, а за ним в великолепном величии одеяний шли семь священников - как на подбор высокие, широкоплечие. И Владислав казался на их фоне на удивление совсем маленьким - крохотная хрупкая фигурка подле темного золота и черного бархата. Балансируя между ним, Жозеф Теодорович произнес последнюю молитву и с именем Господа, полив ребенка святой водой, осенил его крестным знаменем, сказал:
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Аминь, - вторили за ним другие священники.
Господи, благослови Раба Твоего, чье имя станет Владимир, - Теодорович сверху вниз глянул на племянника, который вопреки всему восхищался красотой армянского собора под высоким, уходящим к небу куполом.
Отныне и впредь, до конца своих дней, новое имя Владислава перед Богом было Владимир.
Завершив таинство крещения, архиепископ вздохнул, устало улыбнулся племяннику. Теперь никто из их многочисленной армянской родни не посмеет сказать что-либо, упрекнуть родителей в том, что сын их, будучи армянином по крови, не унаследовал веру своих предков.
Владислав, хоть и был еще ребенком, но детским невинным чутьем своим многое понимал и осознавал, но выразить все это словами не мог. Он коснулся дядиной руки, с улыбкой поглядел на него снизу вверх. Архиепископ положил свою большую ладонь на голову мальчика, прошептал:
Ну вот все и закончилось, мой родной. Тебе следует отдохнуть, ибо сегодняшний день выдался для тебя особенно трудным.
Дядя, а ты останешься со мной? - с какой-то надеждой в голосе, едва сдерживая слезы, проговорил мальчик.
Конечно, я буду рядом. Вы все останетесь на все последующие дни в моем доме. Мы еще поговорим.
В просторной вилле, больше напоминающий замок, архиепископ задал пир по случаю крещения племянника. За столом сидело много гостей - все армяне. Каждый поднимал бокал за здравие Владислава-Владимира, сидящего на почетном месте подле отца Жозефа. Чуть поодаль разместились Станислав и Бронислава. Мать с любовью, умилением глядела на сына, из ее больших прекрасных глаз катились слезы радости. Станислав сохранял на лице хладнокровие,но в душе ликовал от гордости за маленького сына, так стойко перенесшего вынужденное одиночество перед алтарем. "Молодец, сынок, - думал он, - какой ты все-таки молодец".
Пир закончился в полночь. Дети давно улеглись спать, взрослые по-тихому стали расходиться. Когда дом опустел, слуги открыли окна, чтобы пустить прохладу в залы. Теодорофич знаком пригласил Станислава и Брониславу выйти на веранду, под ночной прохладный ветерок. Оказавшись вдалеке от посторонних глаз, дабы никто не знал тайну их беседы, архиепископ наклонился к Станиславу, тихо сказал:
То, что я вам скажу, должно остаться тайной между нами троими. Я давно присматриваюсь к Владиславу - с той первой встречи, как увидел его. Что за удивительный малыш! Ты, Станислав, часто бываешь несправедлив к нему, а между тем, именно его судьба выбрала для великих дел. Он один прославит весь род Шейбалов.