В местах скопления людей сколачивались группы, снаряжались всем необходимым для столь неблизкого путешествия. Остатки человечества жили сплоченно, коммунами, помогали друг другу, как могли.
Конечно, были и эгоисты, одиночки, которые предпочли встретить суровое детство, запершись от остального мира. Но я к таким не относился. Возраст мой как раз приблизился к отметке в двенадцать лет, впереди меня не ожидало ничего хорошего. Мой сознательный век стремительно подходил к концу. Уже стали путаться мысли. Рассеялось внимание. Я стал забывать простейшие вещи. Формулы, которые раньше казались мне элементарными, вдруг сделались удивительно сложными. Именно поэтому я решил, во что бы то ни стало, войти в группу посланцев Московии.
– А почему ты больше не пишешь? – поинтересовалась Иришка у Владика. Вот, ведь, неугомонная.
– Потому что мои книги больше некому читать. Да и издавать тоже. Ты знаешь, сколько книг сейчас издается за год в Московии?
– Нет.
– Очень мало. По большей части, это научно-популярная литература. Фантастика в наше время никого не интересует.
– Сама наша жизнь стала фантастикой, – вмешался я.
– Наша жизнь стала утопией, – сказал Владик. – Чудовищной утопией, о которой никто и помыслить не мог.
– А как твоя фамилия? – поинтересовался я, и чтобы не показаться невежливым уточнил: – Может, я читал что-то твое. Моя жена была библиотекарем…
Всякий раз, когда мне приходилось вспоминать супругу, на меня накатывала грусть. Машенька моя. Мы были совсем стариками, когда началась эпидемия. Мне доставляло такую радость смотреть, как она снова становится молодой, как ее утратившее былую красоту тело наливается силой, делается упругим, как крепнет грудь, бедра. Сначала мы потеряли внуков, потом один за другим ушли наши сын и дочь. Она была моложе меня на четырнадцать лет. Я до последнего держался, не отдавал ее в Дом младенца. И она умерла у меня на руках. Последний вдох, и ее не стало.
– Осокин, – ответил Владик. – Читал?
– Нет, не читал.
– Ну и ладно, – нахмурился он, – может, еще почитаешь. Главное, не терять надежду. Так, ведь?
– Точно, – я улыбнулся. Заметил, что один мальчуган вверху на тропе заваливается назад – не может удержаться под тяжестью рюкзака, кинулся вперед и успел поддержать его.
До места оставалось еще два часа пути. Все это время я помогал мальчишке, ведь ему минуло уже пять лет – такой путь в одиночку он ни за что не осилил бы…
Университет представлял собой огромное многоэтажное здание, раскинувшееся высоко в горах, словно древний замок какого-нибудь мифического великана. На шпилях, разрушая сказочную иллюзию, торчали уши параболических антенн, стояли шары наблюдений за погодой. Для того чтобы найти вход, нам пришлось идти не меньше километра по периметру, вдоль высоченной ограды в два роста взрослого человека.
Дверь открыл паренек лет девяти от роду.
– Проходите, – проговорил он по-английски, – пожалуйста, на регистрацию.
В зале, куда мы прошли, было уже полным-полно народу. Четырех-, пятилетние малыши и ровесники Владика Осокина – двадцатилетние, пока еще крепкие ребята, те, кто останется на последнем берегу, когда всех нас не станет. Шла регистрация участников конгресса. Мы влились в общую массу.
К моей радости, мне достался номер с Владиком Осокиным. Я успел проникнуться симпатией к этому мрачноватому, еще совсем взрослому человеку.
– Ну, пошли, – сказал он, позвякивая ключами … – Интересно, для чего нас пригласили, – продолжил он разговор, когда мы поднимались по лестнице на четвертый этаж.
– Не знаю, – ответил я беззаботно, – может, подарят что-нибудь.
– Сильно сомневаюсь, – он покосился на меня, как на дурачка, я и сам почувствовал, что сморозил глупость, – скорее всего, хотят сделать какое-нибудь важное объявление. Может, они открыли вакцину, которая вернет нас к жизни… Только не слишком ли поздно.
– Для меня слишком, – сказал я, – моя жена ушла несколько лет назад.
– Понимаю, – проговорил он. В этом простом слове было столько теплоты и сочувствия, что я чуть не прослезился. По мере того, как я терял годы, слезы все охотнее катились из глаз. – Ну-ну, – Владик похлопал меня по плечу, – вот увидишь, все еще будет хорошо.
Мы разместились и стали изучать программу пребывания, выданную при регистрации. Сегодня нас ожидал вечерний банкет. А утром – завтрак и важное заявление. В программе так и значилось – «важное заявление».