Выбрать главу
шахматы ему —                             они вождям                                                  полезней. И от шахмат                       перейдя                                      к врагу натурой, в люди             выведя                          вчерашних пешек строй, становил                 рабочей — человечьей диктатурой над тюремной                          капиталовой турой. И ему            и нам                      одно и то же дорого. Отчего ж,                  стоящий                                 от него поодаль, я бы         жизнь свою,                               глупея от восторга, за одно б                  его дыханье                                        о́тдал?! Да не я один!                         Да что я                                        лучше, что ли?! Даже не позвать,                               раскрыть бы только рот — кто из вас                  из сёл,                              из кожи вон,                                                    из штолен не шагнет вперед?! В качке —                   будто бы хватил                                              вина и горя лишку — инстинктивно                        хоронюсь                                          трамвайной сети. Кто       сейчас                   оплакал бы                                       мою смертишку в трауре                вот этой                               безграничной смерти! Со знаменами идут,                                    и так.                                             Похоже — стала           вновь                      Россия кочевой. И Колонный зал                             дрожит,                                           насквозь прохожен. Почему?                 Зачем                            и отчего? Телеграф                   охрип                             от траурного гуда. Слезы снега                       с флажьих                                          покрасневших век. Что он сделал,                           кто он                                      и откуда — этот         самый человечный человек? Коротка               и до последних мгновений нам        известна                        жизнь Ульянова. Но долгую жизнь                               товарища Ленина надо писать                       и описывать заново. Далеко давным,                             годов за двести, первые              про Ленина                                  восходят вести. Слышите —                      железный                                        и луженый, прорезая                  древние века,— голос           прадеда                          Бромлея и Гужона — первого паровика? Капитал              его величество,                                         некоронованный,                                                                 невенчанный, объявляет                    покоренной                                         силу деревенщины. Город грабил,                         грёб,                                  грабастал, глыбил              пуза касс, а у станков                    худой и горбастый встал           рабочий класс. И уже            грозил,                        взвивая трубы за́ небо. — Нами               к золоту                             пути мости́те. Мы родим,                    пошлем,                                   придет когда-нибудь человек,                борец,                            каратель,                                             мститель! — И уже            смешались