Директор, в устной форме, это согласие дал — осталось лишь прийти и подписать.
Краткосрочных политических последствий это не имеет, потому что никто, кроме КГБ, ОБХСС и Инюрколлегии об этом не знает, но долгосрочные уже заложены — позже, когда Жириновский попробует баллотироваться в народные депутаты, Инюрколлегия напишет письмо, в котором обвинит его во взяточничестве, из-за чего в нардепы он не попадёт…
Дойдя до гастронома, Директор купил там пирамидку молока, а также «городской» батон. После недолгих раздумий, он купил полкило «Докторской», про запас.
Вернувшись домой, он не очень уверенно подпалил две конфорки газовой плиты, хлопнувшие при поджиге, поставил чайник и начал жарить яичницу с колбасой.
Закончив эту нехитрую деятельность, он сел за кухонный стол и плотно пообедал, прямо со сковороды.
«Не перед кем бисер метать…» — подумал он, жуя колбасу и запивая её чаем с молоком.
Пообедав, он решил, что надо помыться и думать, как действовать дальше.
Он вошёл в ванную комнату и подошёл к раковине.
— Ах ты, подонок!!! — рявкнул кто-то из зеркала.
Директор поражённо отшатнулся.
— Смотри на меня, мерзавец!!! — потребовало отражение. — В глаза мне смотри!!!
Но Директор отвернулся от зеркала и закрыл глаза.
«Возможно, то падение в туалете имеет куда больше последствий, чем мне кажется», — подумал он, пытаясь выработать новый план.
— На меня смотри, я сказал!!! — разъярённо потребовал Жириновский. — Н-на, подавись!!!
Правая нога вдруг отнялась и Директор лишь чудом упёрся рукой в край ванны, благодаря чему не расшиб себе что-нибудь.
— Ты кто? — тихо спросил он, пытаясь встать.
Нога вновь вернулась под его контроль, и он смог встать перед зеркалом.
— Кто я?! — вопросил покрасневший Жириновский. — Это ты кто такой, мерзавец?! Как ты посмел?! Это моя жизнь!
— Меня никто не спрашивал, — ответил на это Директор.
— А это меня не волнует! — выкрикнул Владимир Вольфович. — А ну верни мне моё тело!
— Я не могу, — покачал головой Директор.
— Не хочешь, сука! — ткнул в его сторону пальцем Жириновский. — Ничего, я тебя заставлю! Н-на тебе, поганец!
Шея Директора резко покраснела и начала болеть.
— Ой-ой-ой… — испугался Жириновский и рухнул на кафель.
Директор пришёл в себя через несколько секунд — боль была невыносимой, но уже начала проходить.
Поднявшись на ноги, он посмотрел на испуганного Жириновского, глаза которого начали бегать.
— Доволен? — спросил у него Директор.
— Чем? — уточнил Жириновский.
— Тем, что сделал, — пояснил Директор. — Тебя это порадовало?
— Катись ты к чертям, Анатолий! — рявкнул Владимир Вольфович. — Ты — вор! Ты украл мою жизнь!
— Не спорю, — устало вздохнул Директор. — Но что я могу поделать? Убить себя?
— Не вздумай! — выкрикнул Жириновский.
— Имей в виду — мне всё равно, — предупредил его Директор. — Я уже один раз умирал…
Владимир Вольфович испытующе посмотрел ему прямо в глаза. Но зрительные дуэли — это сильная сторона Директора, поэтому Жириновский очень быстро проиграл.
— Я знаю, — произнёс он, опустив взгляд. — Я видел.
Это значит, что Жириновский имеет доступ к его личным воспоминаниям, до самого момента смерти, включительно.
— Глупая смерть, согласен, — кивнул Директор, «почувствовавший» мнение Жириновского о произошедшем.
— Почему там всё так плохо? — спросил тот.
— Распад СССР, — вздохнул Директор. — Обрыв экономических и политических связей — всё это привело к катастрофе, ведь целое больше, чем сумма всех его частей…
— Я знаю, что ты читал некоторые философские книжки, — поморщился Жириновский. — Я тоже читал.
И тут Директору открылось, ЧТО ИМЕННО тот читал.
Он взял с полки зеркальце для бритья и пошёл в спальню.
— Ты что задумал?! — напрягся Жириновский.
— Ничего такого, — ответил ему Директор.
В тайнике под кроватью обнаружились экземпляры различного самиздата — труды диссидентов, различных маргинальных авторов…
— Ты это серьёзно? — посмотрел Директор в зеркальце.
— Серьёзно, — твёрдо и неприязненно посмотрел на него зазеркальный собеседник. — Ты тоже, как я вижу, не был паинькой и читывал разных не одобренных авторов.
Это значило, что Жириновский имеет доступ даже к очень давним воспоминаниям Директора. И они оба поняли, что не могут скрывать свои мысли друг от друга.